— И Вы так спокойно об этом говорите! — воскликнул фон Штернгольдт.

— Конечно, — Шони вновь затянулся. — Это ведь для Вас она — предмет обожания, восхищения, причина банального невроза под названием «любовь». Для меня Анджелла Фрайхайт — отход производства. Пилотный экземпляр для формирования тренировочных программ Маутхаузена. И все. Точка. Как Вы уже поняли, я приехал сюда вовсе не проверять деятельность Вашей префектуры. Меня интересует только она. Признаться честно, я с самого начала был против всех этих генетических модификаций, но результат превзошел все наши ожидания в сотни раз. Она живет, понимаете? Она живет уже седьмой десяток лет, и это значит, что модифицированный генный аппарат прижился. Если Верховный Совет все же отважится на ее уничтожение — что ж, я бы с огромным интересом взглянул на это.

Бернар фон Штернгольдт мысленно ужаснулся цинизму своего собеседника — неужели жизнь для инспектора Шони действительно так мало значит, раз он так спокойно рассуждает о возможном убийстве Анджеллы?

Шони вновь стряхнул пепел, глотнул коньяку, улыбнулся.

— Понимаете, мой дорогой префект, это очень похоже на двух скорпионов в банке — каждый может убить своего оппонента, но с огромным риском для собственной жизни.

Ни один боец императорской гвардии не сможет противостоять ей, — сказал он, и в его голосе явно зазвучала гордость. Гордость доктора Франкенштейна, оживившего чудовище. — Я видел ее отчет о прошедшей облаве. Она предчувствует опасность, она чувствует сквозь стены, прекрасно ориентируется в трехмерном пространстве, отлично координирует движения. Это идеальная биологическая машина. Мы в Маутхаузене не зря постарались. Она непобедима.

Шони положил окурок в пепельницу, взял с кофейного столика бутылку коньяку, наполнил свой бокал.

— Какая изысканная ирония судьбы, — задумчиво произнес он, смакуя коньяк.

— Один скорпион — это Верховный Совет со всей своей имперской гвардией. А другой скорпион — это хрупкая, изящная, подавленная грузом собственных комплексов девочка…

И тут же умолк, задумчиво покрутил зажатую меж пальцев сигару.

«Не слишком ли я самоуверен?» — подумал он. — «Создать чудовище — это одно, а вот объявлять это чудовище непобедимым — совсем другое…»

09:15

Шел дождь, мелкий противный дождик. Было холодно. Белый Ауди А4 подъехал к многоэтажной свечке. Отто вылез из машины, поглядел по сторонам.

— Как думаешь, сколько у нас времени? — спросил он.

— Час. Не больше, — сказал Вагнер.

— Значит, надо поспешить, — сказал ван Риберг.

Андреа разбудил щелчок входной двери. Первой мыслью было, что это Анджелла, но не услышав знакомый стук высоких каблуков, парень насторожился. Затем раздался приглушенный мужской голос. Андреа не раздумывал ни секунды, он выскочил из постели, рывком распахнул окно и вылез на подоконник. Здание по всему этажу опоясывал узенький карниз. Андреа осторожно перелез через подоконник и встал на него, стал медленно, пригнувшись, двигаться к углу здания.