Успокоившись наконец, но всё ещё всхлипывая, я спросил, сам ли господин придумал эту чудесную сказку. Он улыбнулся, отрицательно покачал головой и сказал, что сочинила её женщина со странным именем - Астрид Линдгрен. И что она сочинила ещё и другие сказки и истории, которые он мне потом обязательно расскажет.

И он и в самом деле потом рассказал их мне. Про Малыша и Карлсона, про бродягу Расмуса, про Пеппи. Сказки были совсем детские, но такие добрые и красивые, что я слушал, забывая про всё на свете.

Потом он рассказывал мне и другие сказки и истории, сочинённые другими людьми, живущими в Небесном мире. Некоторые рассказы были смешными, такими, что от смеха я чуть не падал со стула. Максим тоже иногда смеялся, рассказывая их, но всегда смеялся как-то тихо и не очень весело. Боль и грусть никогда до конца не покидали его. И рассказы его чаще всё-таки бывали грустными, а иногда – по-настоящему страшными.

Даже в Небесном мире, откуда он спустился, тоже было, оказывается, Зло. И с этим Злом приходилось сражаться отважным и добрым людям. Совсем не похожим на наших людей. В этом, наверное, и было отличие его мира от нашего, в том, что хороших и благородных людей, таких, как он сам, в его мире было больше, чем в нашем.

Рассказывал он мне обычно поздно вечером, в это время он буквально валился от усталости с ног, но всё равно откуда-то находил в себе силы, чтобы рассказать мне (своему слуге!) что-нибудь интересное.

Дни герцога были заполнены до предела различными неотложными делами, в которых он мало, что понимал, но решать их всё равно приходилось. Решал он их, честно говоря, крайне неумело, и над новым герцогом Картенийским, победителем самого Лесного Владыки, перед которым дворня поначалу немела от страха, вскоре начали чуть не в открытую смеяться. Его совершенно перестали бояться. А чего бояться, если он никогда никого не наказывал?

Но чуть погодя его все же вновь начали бояться и уважать (что в нашем мире – одно и то же) бояться не так, конечно, как покойного Арику, но всё же довольно сильно. А произошло это благодаря мне, его личному слуге. Стали бояться, кстати, и меня, меня даже, пожалуй, больше самого Максима. Боялись меня потому, что я неожиданно получил право отдавать любые приказы от его имени!

Вообще-то я сам присвоил себе это право, объявил о нём во всеуслышанье, а потом, воспользовавшись рассеянной задумчивостью смертельно уставшего под вечер господина, попросил его подтвердить это моё право. И он, так и не поняв до конца, о чём идёт речь, подтвердил.

И я тут же беззастенчиво стал этим правом пользоваться. Не для собственной корысти, конечно, хотя, честно говоря, не смог всё-таки удержаться от того, чтобы не свести счёты кое с кем из дворни. Я мог бы теперь легко устроить, чтобы моих недавних обидчиков вообще больше не было в живых, но неожиданно мне стало их жаль. Ограничился лишь поркой самых подлых.