Потом он и в самом деле давал мне ещё послушать плеер, и вскоре все “записанные” на нём песни Барда я знал наизусть. Долго слушать было нельзя, в плеере заканчивалась волшебная “электрическая” сила, и нужно было время, чтобы восстановить её. Свою силу плеер брал из камня, появившегося в рукояти Меча Максима. Плеер “заряжался Лунным электричеством”, как говорил Максим, но заряжался, к сожалению, медленно. Но может, это было и к лучшему, приходилось ждать, когда можно будет ещё послушать, и от этого радость от песен Барда была ещё больше.

Герцог Максим не только рассказывал мне про свой мир, он часто просил также рассказать про наш, про который он почти ничего не знал. И я рассказывал. Я также учил его ездить верхом на лошадях и однорогах, стрелять из лука и арбалета, метать из пращи камни, управляться с рулевым веслом и парусом, когда мы катались на лодке в Лазурной бухте, владеть боевым кнутом, сделанным из кожи однорога.

Максим быстро осваивал новые для него умения. Так, что многое почти сразу стало получаться у него гораздо лучше, чем у меня. Кнутом, например, он бил с такой силой и меткостью, что с первого же взмаха вдребезги разбивал подброшенные в воздух глиняные чашки. Он научился скакать на самых быстрых и злых лошадях и на всём скаку без промаха стрелять из лука.

А сам он учил меня рисовать, обращаться с мечом, делать и запускать Летучих Змеев. Создание этих “Змеев” казалось мне настоящим чудом, но мне быстро удалось научиться совершать это чудо и самому. И Максим говорил, что мои Змеи летали гораздо лучше, чем его.

Мне было хорошо с ним, и ему со мной, по-моему, тоже. Я был хоть и младше его, но не намного, и он относился ко мне совсем не как к слуге, а как другу. Ему, хоть он и был Сыном Бога, всё равно, как и любому мальчишке, нужен был верный друг. Именно не слуга, а друг. И этим другом стал для него я.

В нашем мире он был совсем чужим и одиноким, кроме меня у него не было совсем никого, кому он мог бы полностью доверять. Я не знаю, почему он стал так доверять мне. Может быть потому, что считал, что я спас его, помог тогда в бою с Лесным Владыкой. Но, наверное, не только из-за этого. Может, ещё и потому, что я тогда так глупо разревелся, слушая сказку, и он почувствовал, что я тоже не совсем свой в этом мире.

В нашем мире мало кто заплакал бы не только из-за сказки, но и из-за настоящих человеческих страданий. Страдания и смерть – что может быть более привычным и обыденным? Сопереживать чужой боли не принято у нас. Каждый за себя. И я – тоже. Но я был ещё и за Максима, я готов был на всё ради него, и не только потому, что он – Сын Бога. Максим стал почему-то для меня самым дорогим человеком на свете. И он чувствовал это…