А я, пользуясь моментом, всё не слезал с них, продолжал взвинчивать темп и напряжение “исповеди”, вытягивал из них всё, что только было можно, самые незначительные, казалось бы, мелочи. Сейчас-то они, не успев оправиться от шока, от обрушившегося на них “Божьего” гнева, верят. И каются. Вроде бы – искренне. И сами верят в то, что каются искренне. Но долго ли они крепки в своей вере и в своём раскаянии останутся, неизвестно. По крайней мере, большую часть своей жизни прожили они в совершенно циничном безверии.

Когда я, наконец, закончил принимать “исповедь”, то почувствовал себя как выжатый лимон. Максим наверняка чувствовал себя не лучше.

Очень уж многое на нас за эти сутки, которые ещё и не кончились, навалилось. Уход от бандитской погони, телепортация в психушку, волшебное лечение (простреленная нога совершенно не болит, я даже и забыл о ней!), уход в Фатамию, погружение в их запутанные проблемы, “разборка” с Его Великой Святомудростью, почти одновременная “разборка” Макса с санитарами, мой уход обратно в Киев, завершение начатой Максом “разборки”, бегство, снова переход в Фатамию, “исповедь”…

И это – ещё не всё на сегодня. Сейчас я многое знаю, но предстоит ещё принять решение. Новое, очень ответственное решение. Старый план в свете новых сведений нуждается в кардинальной корректировке.

Но для принятия решения, в котором нельзя было ошибиться, мне необходимо было сосредоточиться и всё очень тщательно и не спеша обдумать.

Но сначала, первым делом – помочь сосредоточиться Максиму, помочь ему настроиться на предстоящие испытания, которые наверняка окажутся для него непростыми. Больных будут всех, поголовно, опрашивать менты, искать свидетелей, даже не только прямых свидетелей, вообще всех, кто хоть что-нибудь знает, о чём-нибудь догадывается. И даже если мне удалось хорошо спрятать следы Максового “преступления”, вполне возможно, что кто-нибудь из больных “стукнет” на него, скажет что-нибудь вроде того, что убиенные незадолго до своей кончины начали “обламывать” одного оборзевшего малолетку…

И придётся Максу тогда выдерживать очень жёсткий допрос. Менты, когда расследуют такое, с чем столкнулись сегодня, в средствах не очень становятся разборчивыми. Даже если допрашиваемый – всего лишь подозреваемый, причём не в самом убийстве (убийца-то, то есть я, ушёл в неизвестном направлении!), а всего лишь в возможной причастности к убийству. Но и причастность к такому убийству – вполне достаточная для ментов причина для предельно жёсткого допроса.

Всё это мне надо срочно выложить Максиму и проинструктировать его ещё раз, как он должен держаться на допросах. Тяжело будет пацану, не умеет он врать. От безысходности он научился психиатрам мозги пудрить, молодец, конечно, но ведь научился далеко не сразу. А учиться обманывать ментов времени у него нет, он просто обязан начать делать это сразу и абсолютно достоверно. И моя задача – так помочь ему настроиться, чтобы никакой осечки быть просто не могло.