Подойдя к невзрачной двери, Папус постучала несколько раз, пока окошко в двери наконец не открылось и из него не донеслись слова приветствия, тут же улетевшие прочь облачками пара.
– Мне нужен Дартун Сур по срочному делу, – заявила она.
– Нельзя без приглашения, – услышала она в ответ.
– Если вы не пропустите меня к нему немедленно, это будет означать полный разрыв отношений между нашими орденами, – сказала она и просунула письмо между прутьями решетки.
– Подождите, – буркнул голос, и тот, кто открыл дверь, удалился.
Дожидаясь на холоде ответа, Папус думала о том, что Дартун уже давно на каком-нибудь далеком острове, как и предположила Верэйн.
Наконец дверь распахнулась, и один из членов ордена Равноденствия встал перед ней.
– Его здесь нет, – сказал он, в его руке белело ее письмо.
– Где же он?
Из раскрытой двери падало так мало света, что она скорее угадала, чем увидела, как он пожал плечами.
– Я пришла сюда за ответами и не уйду без них. Может быть, ты сможешь дать мне их.
– Послушайте, леди, я понятия не имею, что вам надо. Я же говорю, когда он вернется, я передам ему все, что вы хотите сказать.
– Ты меня не понял, – перебила его Папус, тайком опуская реликвию из рукава в ладонь. – Я никуда не уйду, пока ко мне не выйдет кто-нибудь из старших представителей ордена.
– Я же говорю… – начал он с угрозой.
Папус выбросила вперед руку с зажатой в ней реликвией, из нее вырвался фиолетовый луч, и потрескивающая световая сеть окутала тело мужчины.
Его рот открылся широко в беззвучном вопле. Через миг человек уже лежал на земле, безмолвно корчась.
Рядом с ним медленно спланировал вниз листок с ультиматумом, она нагнулась и захлопнула дверь. Потом подсунула ультиматум в щель, а разряды энергии продолжали сковывать соперника-культиста. Тем временем из темной ночи вышли ее помощники и, набросив на поверженного веревочные петли, поволокли его по снегу прочь, а фиолетовые вспышки освещали его сопротивляющиеся руки и ноги.
– Око за око, – с удовлетворением промолвила она, присаживаясь на корточки у выхода в переулок и пристраивая в снегу еще один механизм, который тут же словно разостлал по земле сплошную сиреневую простыню. Когда пламя погасло, снег был первозданно свеж, на нем не осталось ни единого следа.
Белые хлопья снега падали с неба так неспешно, словно все время во Вселенной принадлежало им.