Серве скакала через пастбище и чувствовала, как от сведенных судорогой ног по телу расползается тупая боль. Они выехали из тени холма, и спину стало греть ласковое вечернее солнышко. Серве выслала коня вперед и поравнялась с Келлхусом, сверкнув яростной усмешкой. Он насмешил ее, скорчив рожу: выпучил глаза, словно потрясенный ее дерзостью, и негодующе нахмурил лоб. Скюльвенд остался позади, а они скакали бок о бок, смеясь над своими неудачливыми преследователями, пока вечер переходил в ночь и все краски дальних полей сменялись одной-единственной, серой. Серве подумала, что они обогнали само солнце.

Внезапно ее конь — ее добыча, доставшаяся ей после того, как она убила человека со шрамом, — споткнулся на скаку, вскинул голову и хрипло завизжал. Серве словно почувствовала, как разорвалось его сердце… Потом в лицо ей ударила земля, рот оказался набит травой и глиной — и гулкая тишина.

Звук приближающихся копыт.

— Оставь ее! — рявкнул скюльвенд. — Им нужны мы, а не она. Она для них всего лишь краденая вещь, красивая безделушка.

— Не оставлю.

— Не похоже это на тебя, дунианин. Совсем не похоже.

— Быть может, — ответил Келлхус.

Голос его теперь звучал совсем рядом и очень мягко. Он взял ее лицо в ладони.

«Келлхус… Не надо синеньких детей!»

«У нас не будет синеньких детей, Серве. Наш ребенок будет розовый и живой».

— Но ей будет безопаснее…

Тьма и сны о стремительной скачке во мраке сквозь языческие земли.

Она плыла.

«Где же кинжал?»

Серве пробудилась, хватая ртом воздух. Весь мир под ней несся и подпрыгивал. Волосы хлестали по лицу, лезли в рот, в глаза. Пахло блевотиной.

— Сюда! — донесся из-за топота копыт голос скюльвенда. Голос звучал нетерпеливо, словно поторапливал. — На тот холм!

Ее груди и щека притиснуты к сильной мужской спине. Ее руки немыслимо крепко обнимают его тело, а ее кисти… Она не чувствует кистей! Зато почувствовала веревку, впивающуюся в запястья. Ее связали! Прикрутили к спине мужчины. Это Келлхус.

Что происходит?

Она подняла голову — в глаза будто вонзились раскаленные ножи. Мимо проносились обезглавленные колонны и пляшущая линия полуразобранной стены. Какие-то руины, а за ними — темные аллеи оливковой рощи. Оливковые рощи? Неужели они забрались уже так далеко?