— Ничего не может быть выше правды, — возразил Йерикка.

— Чьей? — задал Олег страшный вопрос. — Я смотрел в глаза этих ребят и девчонок — в них тоже правда. Их правда, наша правда, чья-то правда… А где та, настоящая, ради которой стоит жить?

Йерикка больше не искал слов. Он сражался за друга, сражался за любимого смелого, отчаянного, непреклонно-честного младшего братишку, сражался со всей войной, с огромной мерзкой тварью, которая хотела сожрать Олега… а в поединке тело отвечает на выпады врага раньше, чем сообразит неповоротливый мозг.

— Ты показал нам, где эта правда. Мне показал, — ответил рыжий горец. — Ты показал, что беззащитных и бессильных не убивают. Что даже у самой страшной войны есть честь и совесть. Тебя смутило, что они храбры и решительны? Это так. Но вспомни слова этого храброго и решительного убийцы. И если ты не поймёшь, где правда — тебе и точно лучше уйти. Никто из них не задумался бы убить раненых и безоружных детей. А мы — не убили. Нам стало стыдно уже от того, что мы схватились за мечи — вот правда! Так о каком же «всё равно» ты говоришь?! Что вообще ты сравниваешь?! В чём запутался — в трёх соснах?! Добро и зло он разучился различать, спасите его от сложной философии, а то дурные сны будут тревожить!

Йерикка схватил Олега за плечи и с ненаигранной злостью тряхнул. Потом как-то сразу остыл и смущённо улыбнулся, переводя дух:

— Довёл ты меня…

Олег шмыгал носом. Потом тихо попросил:

— Прости… я просто…