Не считая лица, девушка выглядела здоровой и прямо-таки сияла. Под хасой угадывался раздавшийся живот. У Эсменет в голове тут же закружились десятки вопросов. Как ее спина? Часто ли она мочится? Не было ли кровотечений? Эсменет вдруг осознала, насколько девушке должно быть страшно — даже рядом с Келлхусом. Эсменет помнила собственный радостный ужас. Но тогда она была одна. Совершенно одна.
— Вы, должно быть, умираете от голода! — воскликнула она.
Серве покачала головой, но получилось у нее неубедительно, и Эсменет с Келлхусом рассмеялись. Серве всегда была голодна — что неудивительно для беременной женщины.
На мгновение Эсменет ощутила, как в глазах заплясали прежние искорки.
— Как приятно снова увидеть вас, — сказала она. — Я печалилась о вас больше, чем из-за утраты Ахкеймиона.
Смеркалось, поэтому Эсменет пришлось носить дрова — в основном это был белесый плавник, который она собирала на берегу реки, — и подбрасывать в огонь. Келлхус сидел, скрестив ноги, у гаснущего костра. Серве положила голову ему на плечо; волосы ее были выбелены солнцем, а нос обгорел и шелушился.
— Это тот же самый костер, — сказал Келлхус. — Тот самый, который мы развели, когда только-только пришли в Шайгек.
Эсменет застыла с охапкой дров.
— Да! — воскликнула Серве.
Она оглядела пустые склоны и повернулась к змеящейся неподалеку темной ленте реки.
— Но все исчезло… Все шатры. Все люди…
Эсменет скармливала огню одно с трудом добытое полено за другим. В последнее время она просто тряслась над костром. Ведь ей было не за кем больше ухаживать.
Она чувствовала на себе мягкий, испытующий взгляд Келлхуса.
— Есть очаги, которые не зажжешь заново, — сказал он.
— Он достаточно хорошо горит, — пробормотала Эсменет.
Она сморгнула слезы, шмыгнула носом и вытерла его.
— Но что делает очаг очагом, Эсми? Огонь — или семья, которая поддерживает его?
— Семья, — после продолжительного молчания отозвалась Эсменет. Странная пустота овладела ею.
— Семья — это мы… Ты же это знаешь.
Келлхус склонил голову набок, чтобы заглянуть в ее опущенное лицо.