Как Конфас ни ломал голову, ему не удалось ни постичь, ни вообразить это чувство. Конечно же, существовал Бог, Писание и все тому подобное. Этот голос он мог понять. Угроза вечных мук могла послужить толчком для самого абсурдного самопожертвования. Этот голос исходит из какого-то определенного места. Но тот, другой…

Тот, кто слышал голоса, делался безумным. Достаточно было пройтись по любой базарной площади и послушать, как странники-богомольцы вопят «что? что?», дабы в этом убедиться. А еще тот, кто слышал голоса, мог превратиться в фанатика — как, скажем, шрайские рыцари.

— И что же вас беспокоит? — поинтересовался Конфас.

— Человек, которого они именуют Воином-Пророком.

— Князь Келлхус.

Он подался вперед, не вставая с походного кресла, и жестом предложил Сарцеллу сесть. Сквозь поднимающийся над курильницами дымок благовоний пробивался запах плесени. Дождь притих и теперь лишь шуршал по парусине шатра.

— Да… Князь Келлхус, — подтвердил Сарцелл, выжимая воду из волос.

— И что с ним такое?

— Мы знаем, что…

— Мы?

Шрайский рыцарь раздраженно прищурился. Конфасу подумалось, что, невзирая на благочестивую внешность, в его манере держаться видно нечто такое — возможно, некий оттенок тщеславия, — что вступало в противоречие с изображением Бивня, вышитым золотом у него на груди… Возможно, он недооценил этого Сарцелла.

«Возможно, он — здравомыслящий человек».

— Да, — продолжал рыцарь. — Я и некоторые мои братья…

— Но не Готиан?

Сарцелл состроил гримасу, которую Конфас истолковал как знак согласия.

— Нет, не Готиан. Во всяком случае, пока.

Конфас кивнул.

— Хорошо, продолжайте.

— Мы знаем, что вы пытались убить князя Келлхуса.

Экзальт-генерал фыркнул, изумленно и оскорбленно. Этот человек либо невероятно храбр, либо нестерпимо дерзок.