«Это нечто большее, — напомнила себе Эсменет. — Большее, чем я».

Сколько времени прошло с тех пор, как Ахкеймион покинул ее?

Возможно, не так уж много, но теперь между ними лежала пустыня.

Казалось, что на свете нет пути длиннее. Каратай насиловал ее, неловко возясь с поясом и застежками, запуская мозолистые руки под одежду, царапая отполированными ногтями ее грудь и бедра. Он содрал с нее прошлое, до самой кожи, до мозга костей. Он разбросал ее по пескам, словно морские ракушки.

Он отдал ее Келлхусу.

Сперва Эсменет вообще почти не замечала пустыни. Она была слишком опьянена радостью. Когда Келлхус шел вместе с ней и Серве, Эсменет смеялась и разговаривала, много и охотно, как всегда, но теперь это почему-то казалось притворством, способом замаскировать ту дивную близость, которую они теперь делили. Она думала, что позабыла таинство любви, ведь проституция вывела наготу и совокупление за пределы интимности. Но нет. Занятия любовью с Келлхусом — и Серве — превратили бесстыдство в скромность. Эсменет чувствовала себя сокрытой. Она чувствовала себя цельной.

Когда Келлхус шел со своими заудуньяни, они с Серве брели, взявшись за руки, и говорили обо всем на свете, пока разговор снова не возвращался к нему. Они хихикали и краснели и шутили, замышляя удовольствие. Они сознавались друг другу в обидах и страхах, зная, что ложе, которое они делят, не терпит обмана. Они мечтали о дворцах, о толпах рабов. Они, словно подростки, хвастались, что короли будут целовать землю у их ног.

Но все то время она шла не столько через Каратай, сколько мимо него. Барханы, словно переплетенные загорелые тела в гареме. Равнины, раскаленные солнцем. Пустыня казалась не более чем подобающим фоном для ее любви и возвышения Воина-Пророка. Лишь после того, как вода стала заканчиваться, после того, как перебили рабов и гражданскую прислугу… Лишь после этого Эсменет по-настоящему вступила в Великую жажду.

Прошлое осыпалось, а будущее испарилось. Казалось, будто каждый удар сердца дается с трудом. Эсменет помнила накапливающиеся знаки смерти, упадок сил — как будто ее тело было свечой, разделенной черточками на промежутки. Светом, при котором читают. Она помнила, как с изумлением смотрела на Серве, которая превратилась в незнакомку на руках у Келлхуса. Она помнила, как удивлялась незнакомке в собственном теле.

В Каратае ничего не росло. Все скиталось, лишенное корней и источников. Смерть деревьев. Вот в чем тайна пустыни.

Потом Келлхус попросил ее отказаться от воды.

«Серве. Она потеряет ребенка».

Его ясные глаза напомнили ей, кто она такая. Эсменет. Она достала свой бурдюк и недрогнувшей рукой протянула ему. Она смотрела, как он вливает ее жизнь в рот незнакомой женщине. А потом, когда последние капли протянулись, словно струйка слюны, она поняла — постигла — с безжалостной ясностью солнца: «Это больше меня».