Опускаясь на видавшее виды одеяло, она поняла, чего так не хватало её новому телу…

Дон-Жуан сельского разлива явно никогда не листал «Камасутру», а эрогенные зоны — если и слышал краем уха про таковые — наверняка считал глупыми бабьими выдумками. Любовный стиль его был незамысловат: засунуть побыстрее да поглубже.

Он вошёл в Ирину резко, грубо, больно — именно так, как ей хотелось…

— Ещё, ещё, ещё! — кричала она, извиваясь от дикого возбуждения.

Нежданный любовник не заставлял себя упрашивать. Боль пронзала Ирину насквозь — боль и наслаждение. Она ненавидела и презирала своего партнёра — и одновременно страстно желала его. Казалось, всё вернулось — тёмный подъезд, сиплое пыхтение насильника и мерзкий запах гниющей банановой шкурки, ласкающий ноздри…

— Глубже, глубже!!! Ещё!!! Сильнее!!! — вопила Ирина в такт размашистым тычкам.

Она уже не сомневалась — это ОН, конечно же ОН, отчего-то показавшийся ей в тот вечер старше… Ирина чувствовала, что вот-вот весь мир — и она тоже — взорвётся в ослепительной и испепеляющей вспышке. Впилась поцелуем в губы, не смущаясь лёгким перегаром и вонью дешёвого табака, вонзила ногти в спину — сейчас, сейчас…

Парень вдруг вскрикнул — на удивление тонким голосом. Застыл на мгновение. Затем попытался отстраниться, слезть с Ирины. Она взвыла раненой волчицей — и вцепилась зубами в его губу, почувствовала пряный вкус крови, резко дёрнула головой…

И тут мир взорвался. Она тоже. Не осталось ничего…

…Парнишка лежал неподвижно. Не дышал. На одеяле расползалось, ширилось кровавое пятно.

С непонятной отстранённостью Ирина смотрела на его руки, лишь до локтей загоревшие — выше кожа была бледной и покрытой бисеринками пота. «Он жив, жив, — билась в голове идиотская мысль, — жив, потому что мёртвые не потеют…»

Вновь взглянуть на лицо она не могла себя заставить — лица, как такового, у парня не осталось. Уродливая кровавая маска — нижней губы нет, изрядный кусок щеки превратился в свисающие ошмётки, белеют обнажившиеся кости скулы и нижней челюсти. И рваная дыра на месте глотки.

Ну вот…

Вот ты и сделала, что хотела…

И поняла, что хотела вовсе не этого…

Она не могла поднять взгляд на изуродованное лицо — но оно всё равно стояло перед внутренним взором. И будет стоять всегда…

Всё неправильно — всё, что она делала в последнее время… Правильным был лишь тот вечер… И тот подъезд… И тот мужик…

Вот для чего она родилась на свет… Для того вечера, и для того кобеля, растоптавшего её жизнь. Кто она такая, чтобы спорить? Грязь, ничтожество… Маньячка… Убийца… Всё, что с ней тогда произошло — правильно. Она виновата, и получила расплату за свои дела — авансом, загодя… И никто никогда не убедит её в обратном…