– Нет, – сказал он. – Не надо.

– Почему?

– Ты слишком молода.

Но Эмли, выросшая в Чертогах, прекрасно знала обо всех сторонах человеческих отношений. И еще знала, что маленькой девочкой быть давно перестала. Об этом попросту криком кричало все ее тело.

– Не слишком, – решительно заявила она, этак «многоопытно» улыбнулась и вроде бы заметила искорку нерешительности в его взгляде.

– А еще ты дочка Шаскары. Он мне яйца отрежет и подвесит к ожерелью из моих пальцев и ушей… – Он улыбнулся ей, и она поняла, что колебание было мимолетным. Потом он вдруг поднялся. – Я должен уйти. Вернусь еще засветло. – И вышел за дверь, прежде чем она рот успела открыть.

Снаружи лило как из ведра. На чердаке было так темно, что Эм никак не могла определить: еще день или уже вечер? Она ждала, скучая и беспокоясь, так и этак вертя в уме случившееся утром: свою попытку сближения и то, как она была воспринята. Пробовала думать о своей новой жизни в качестве домоправительницы у библиотекаря, но ничего толком не могла вообразить, ведь если эта жизнь вправду начнется, значит отец будет мертв, и с ним Эван.

Когда он вернулся, на чердаке горели две сальные свечки, а по углам царила темнота. Эван принес свой потертый пояс с мечом и сверток одежды. Все это он бросил на пол, раздался стук – металл звякнул о металл, и Эм поняла: там было еще оружие, наверное ножи. Эван готовился к бою, и пойти с ним она не могла.

Она вновь лежала под теплым зимним плащом. Пекарня давно закрылась, в комнате быстро холодало. Эван мельком посмотрел на девушку – без всякого выражения. Оставалось только гадать, о чем он думал. Подняв руки к голове, она вытянула ленту из волос и рассыпала их по плечам. Заглянула Эвану в глаза и, удерживая его взгляд, сбросила плащ и нагишом выбралась из постели. Подошла к нему и остановилась напротив. Ее соски касались его груди. Он не шевелился… Она обвила руками его шею, потом приподнялась на цыпочки и поцеловала. Он был гораздо выше ее, ей пришлось заставить его наклонить голову. Какое-то мгновение казалось, что он готов снова оттолкнуть ее, но потом его губы смягчились. Поцелуй был долгим, она почувствовала, как его тело налилось жаром… нечто твердое коснулось ее…

Он поднял девушку на руки и бережно уложил на свою постель.

37

37

Рийс нисколько не сомневался, что гулкое буханье его сердца было внятно для всякого, кто, подобно ему, крался полуночными переходами Цитадели.

Всю свою солдатскую жизнь он смотрел в лица врагов с седла боевого коня. И бросался на них с громким кличем, одетый в броню и отчасти прикрытый мощным телом скакуна. Он привык действовать открыто, о чем бы ни шла речь. Глубокая тишина, царившая кругом, давила на него куда сильнее, чем тьма и общее ощущение ужаса, господствовавшее в императорском укреплении.