Из темноты позади салона появляется средних лет женщина, подозрительно смотрит на меня:

— Господин?

— Везу я вас. Извозчик.

Её широкое лицо как бы расправляется.

— А, понятно. Чего стали то, господин возчик?

— Отдохнуть надо, да обоз подождать.

Она высовывается в распахнутую настежь дверь, оглядывает залитые солнцем холмы, уходящие к верху.

— А долго стоять будем?

— Не знаю. Может час, может — два. Как там успеют.

Опять нахмуривается:

— Был бы кто — помог бы девиц с лежанок, да носилок снять. На солнышко вынести. Им бы сейчас так полегчало.

Улыбаюсь:

— Можно проще сделать. Крышу поднять.

Она недоверчиво смотрит на меня:

— Энто как?

— Просто. Сейчас и сделаем.

Лезу наверх, отщёлкиваю зажимы. Всё-таки китайцы мастера неплохие. Затем толкаю плсокую крышу вверх, и пневматические домкраты легко откидывают пластмассу на манер капота старого автомобиля. Яркий свет заливает внутренности. Девушки радуются, на их лицах появляются улыбки. Ко мне подходит Хьяма, заглядывает через плечо в салон и ахает, прикрывая рот ладонью. Молчит, потом тянет меня за рукав:

— Эрц… Папа… Это кто их так?! Звери…

— Мы их в лагере нашли. Из ямы вытащили. Это сегодня они ещё ожили. Видела бы ты их вчера…

Плотно сжимаю губы, превращая их тонкие ниточки, вспоминая худые тела, блестящие желтизной в прорехах одежды, страшную вонь от свиного дерьма, которое просачивалось в яму, безвольно обвисшие руки, когда солдаты, с трудом сдерживая рвоту, передавали их на руках наружу — самостоятельно двигаться из спасённых не мог никто…