— О чём договорились?

Не поворачивая головы, словно нас нет, он отвечает:

— Обещан час. Потом должны сложить оружие и сдаться. Сказал, что надо подумать.

— Молодец!

— Рад стараться!

Проходит дальше, вижу бегущего к переговорщику Рарога. Снова спускаюсь вниз. Короткое совещание. И, опять же — жаль, что быстро темнеет. Это очень плохо. Зато, к моей радости, выясняется, что и у наших беженцев есть ракеты. Договариваемся, что как совсем потемнеет, ребята начнут пускать их по очереди в небо. Ну, не верю я океанцам, хоть ты тресни… Когда не надо, время летит ураганом. А вот когда нужно быстрее, то тянется медленней улитки… Взмывает с шипением и треском первая 'люстра', выпущенная нашими. Повисает, медленно раскачиваясь, в воздухе. Затем спускается. По ней не стреляют. Значит, пока перемирие соблюдается. На что рассчитывают враги? На количество? Или… Я холодею — здесь тысяча шестьсот. Было… Значит, остальные идут пешим порядком? Но тут меня отпускает — если пешим, значит, им до нас ещё неделю шлёпать, если только… Рёв и треск океанских машин показывает, что не я один такой умный. Самодвигатели разворачиваются и уползают прочь от лагеря, исчезая вдали. Точно, поехали за подкреплением. Сутки — и они двое увеличат количество своих солдат. А остальные нас обложат, и будут ждать подкрепления. Зачем рисковать? Правильное решение, господин океанский командир! Если ты уцелеешь, я тебе лично коньяка налью! Перед расстрелом… Вовка тоже беззвучно смеётся. Обрывает смех, резко. Оборачивается ко мне.

— У тебя ночные прицелы есть?

Киваю.

— Только для работы. Пока светить будет.

— Угу. После мин они долго в себя приходить будут. Косится на заваленное телами и изрытое воронками поле. Нам, как обычно, повезло. Первыми начали рваться ближайшие к нам мины. И когда обезумевшие солдаты ломанулись обратно, то вбежали в самую гущу 'эсок'… В общем, даже на глаз, тут сейчас перед городищем лежит сотни три трупов. И сколько то раненых гарантировано в лагере противника. До нас доносятся сухие щелчки выстрелов как раз оттуда. Переглядываемся. Что за ерунда? Внезапно Вовка стискивает зубы, затем глухо произносит:

— Тяжёлых добили. Свои же.

— Тьма…

Бормочу я уже въевшееся в кровь и плоть русийское проклятие…

— Время, папа.

Звук трубы от вражеского лагеря. В небо взлетает сразу целое море ракет и с той и другой стороны. В призрачном свете я вижу надвигающиеся шеренги солдат Океании. Теперь можно не церемониться, и я скидываю колпачки с 'ночника', установленного на пулемёте заранее.

— Давай, пап! Остуди их!

И пулемёт снова открывает огонь, кося врага, словно траву… Увы. Они идут, словно укуренные или пьяные, орут нечто, неслышимое за грохотом стрельбы. Меняем оружие, с хаканьем закидывая второй пулемёт на место отработавшего. С тревогой смотрю на убывающие коробки лент. Хотя мы и вместе, но… Не каждая пуля, выпущенная нами, попадает в цель… Спасибо ребятам Рарога, умело подсвечивающим цель. А ещё — тому океанскому командиру, подарившему нам жизнь, сам не зная этого… Хорошо, что прицел показывает зелёную картинку. Впрочем, я видел то, что делает крупнокалиберная пуля и при свете дня, так что не вовремя разыгравшееся воображение услужливо раскрашивает то, что я вижу в прицеле, в естественные цвета. Точнее, один — алый. Густо красный. Крови. Которой там, среди наступающих море… Они валятся снопами, не понимая, как я могу попадать в них на такой дистанции. Свет осветительных ракет искажает перспективу, а мы выбиваем их с ужасающей, просто невозможной эффективностью… И всё-равно идут, перебегая или выстраиваясь в шеренги, сразу уничтожаемые мной… Но лезут и лезут, подобно тараканам… Пулемёт начинает плеваться. Они просто не успевают остывать.