– Конечно, Всеволод Петрович, я все понял! Как только все закончится, я исчезну! Клянусь, ни вы, ни ваша дочь меня больше не увидите!
Сухой одарил мужичка жалким взглядом, взял карандаш.
– И что только Оля нашла в тебе, ничтожество… Кто ведет дело?
Игорь назвал имена. Сухой сделал пометки в настольном календаре.
– Все, иди.
Игорь пулей выскочил из кресла, поправил его и, рассыпаясь в благодарностях, покинул кабинет. Оставшись один, депутат тяжело вздохнул, растер лицо ладонью.
– Господи… – устало произнес мужчина.
Его взгляд упал на фотографию покойной жены Анны, едва различимую в отблесках лунного света. Большой палец правой руки машинально скользнул по обручальному кольцу, которое Всеволод Петрович по-прежнему носил.
– Прости, Рыжая. Надо было прогнать его намного раньше.
Он заботливо коснулся фотографии в рамке, а в следующий миг его лицо исказила гримаса дичайшей боли. Схватившись одной рукой за сердце, Сухоставский выдвинул верхний ящик стола, нашаривая таблетки. Он всегда держал их наготове, так что найти пластиковый флакончик не составило труда. Сухой высыпал несколько белых капсул на ладонь, отправил под язык.
Затем откинулся на спинку кресла, расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Дыша тяжело и с хрипотцой, он смотрел прямо перед собой, во тьму, стараясь не обращать внимания на режущую боль в сердце.
Проблемы начались три года назад, после смерти жены. Тогда он каким-то непонятным образом лишился большей части своих жизненных сил и в полной мере начал ощущать старость. Несмотря на постоянные физические упражнения, Всеволод Петрович чувствовал себя бодрым все реже, а уставал все быстрее. Былой энтузиазм сменился инертностью и легким безразличием к жизни, а единственной важной частью бытия, державшего его на плаву, стали дочь и внук.
Таблетки подействовали. Боль отступила, сменяясь приятной расслабленностью. Политик слегка шевельнулся, устраиваясь поудобней. Он ощутил, как наливается свинцом его усталое тело.
Всеволод Петрович тяжело моргнул один раз, второй. Убаюкивающий полумрак кабинета сменился будоражащей глаза яркостью освещения комнаты с серыми стенами и белым полом.
В помещении не было ни окон, ни дверей. Удобное кресло Сухого сменилось обычным жестким стулом из металла, а дорогой и огромный стол – самым обычным, прикрученным к полу.
На потолке не было источника света – его излучал сам потолок. Напротив Сухоставского точно на таком же стуле сидел приятной внешности азиат в сером костюме. Густые черные волосы аккуратно уложены на европейский манер. На скуластом лице замерла легкая, располагающая улыбка уверенного в своих силах человека. Перед ним лежала серая папка с документацией.