– Саш, что случилось? – шепотом спросила она.

– Потом расскажу. Сейчас я хочу, чтобы ты чем-нибудь напоила мать. Она пережила большой стресс. Ей надо отдохнуть, выспаться. Меня не будет часа два, может, чуть больше.

– Куда ты уходишь?

Он отмахнулся.

– Надо кое-что уладить. Потом вернусь, и мы обо всем поговорим.

– Это как-то связано с Сухим?

Александр пристально всмотрелся в ее темно-карие глаза.

– Да. И с кем-то еще, кого я пока не знаю. – Он положил ладонь ей на плечо. – Извини, что мы – как снег на голову. Я без понятия, где еще мне укрыть маму.

– Не вопрос, – улыбнулась девушка.

Кравчук не мог отвести взгляд от ее глаз. Нервы мужчины были взвинчены почти до предела, и сейчас любая эмоция, положительная или отрицательная, воспринималась особенно остро.

– Мне пора, – наконец произнес Александр и вышел из квартиры.

Девушка наблюдала, как он сбегает по лестнице, прикрыла дверь.

Вернувшись на кухню, она внутренне ужаснулась тому, насколько уставшей, опустошенной и внезапно постаревшей выглядит Тамара Вадимовна. Будто из нее разом выкачали все силы. Женщина тяжело вздохнула.

– Юльчик, пожалуйста, скажи, что в твоей квартире есть сигареты…

Это была классическая немая сцена. Сухоставский, укутавшись в уютный пестрый халат, расположился в глубоком кресле за рабочим столом. Он развернулся вполоборота к вечерним гостям и молча смотрел на них. В окне за спиной Сухого светила яркая полная луна.

Генерал Громов расположился в кресле по левую руку от Сухого. Он закинул ногу на ногу и неторопливо потягивал предложенный кофе из фарфоровой кружки.

Владимир Данилович – по правую. Он сидел прямо, спокойно расположив руки на высоких подлокотниках. Чашка с нетронутым кофе одиноко стояла на журнальном столике чуть поодаль.

Предшествующий данному моменту двадцатиминутный разговор известного политического деятеля с сотрудниками ФСБ ожидаемо ни к чему не привел. Всеволод Петрович прямо отрицал свою заинтересованность «Объектом-17» и личностью Артема Лапшина. Генерал и заходил издалека, и бил прямо в лоб – но повсюду натыкался на непробиваемую стену отрицания со стороны политика.

Допив последний глоток кофе, Громов опустил чашку на блюдце, миролюбиво улыбнулся.