Прямо посреди платформы, рядом с поездом Кровник увидел Девочку. Стоит, опустив руки по швам и глядя себе под ноги.

Стоит прямо посреди платформы. Справа от нее и чуть позади – человек в затертом до блеска зеленом костюме.

Паршков.

Но не он – и даже не Девочка – приковали внимание Кровника. И даже не третий, стоящий рядом с ними.

Хотя этот третий, возвышавшийся над Паршковым и Девочкой, – в другой момент был бы достоин отдельного внимания. Его белый вспучившийся лоб – словно глыба льда. Он ненормально огромен и бледен. Его белые как мел руки, которые он сложил на рукояти своей трости, похожей на фонарный столб – тоже огромны. Он шевелит своими посиневшими губами, крашеными поверху яркой помадой и блеском для губ. Сияющая кинозвезда, сбежавшая с собственных похорон. Его кожа под скальпелями, хрящи носа и кости лица, сломанные крохотными зубилами хирургов – все это застыло как гипс. Застыло в одном незыблемом образе. Ни единого шрама. Вечный мальчик из черно-белых тридцатых. Тарзан на все времена. Джонни Вайсмюллер собственной персоной, сошедший с экрана. Душекрад Смертеев. Один из трех баронов, вырезавший в своей гнилой тыкве это лицо.

Сейчас он удостаивается беглого взгляда.

Кровник во все глаза смотрит на большие электрические софиты, которыми высвечен перрон. Он видит большой предмет на треноге. Нелюдь, находящийся рядом с предметом, наклоняется и смотрит в круглый окуляр: он целится из него – из этого предмета – во всех сразу и в каждого в отдельности.

Это кинокамера. Настоящая большая кинокамера, которой снимают кино. А рядом с ней оператор. Кровник отчетливо видел его хорошо освещенное лицо. Неуловимо знакомое решительное лицо. Лицо немецкого солдата с фашистского пропагандистского плаката.

Они снимают кино.

Они стоят здесь и снимают кино.

Этот тонкий стрекот – пленка бежит со скоростью 24 кадра в секунду.

Они стоят, смотрят друг на друга, и их снимает кинокамера.

Эта штука, парящая над ними на тонком черном шнуре – это микрофон?.. Они пишут звук?

Кровник напрягает слух: …………………

Ничего не слышно. Оглох он что ли?.. Потом…

Ему не чудится? Звук начинает приближаться? Вроде да… То стелется по отшлифованным стенам. То летит как угорелый… ни слова не разберешь…

Вдруг:

– Но… – сказал Паршков, – …апси… и раль… ное… перс… иман… шних…

Блуждающее эхо подхватило последнюю букву и размазало ее по сводам.

– …ты слишком драматизируэшь праисхадящее, – услышал он странный шипящий голос и понял, что это прожевывает человеческие слова Нечеловек. – И ты слишком прэувэличиваэщь свое значение во всей этой…