Она сделала нетерпеливый жест.

– Бери. Мне принесет удачу, если я помогу кому-то с моей прежней родины. – Она улыбнулась. – К тому же пузырчатая ржа не позволяет продавать их кому-то другому.

– Вы очень добры, Будда улыбается вам.

Но как только он взял подарок, в глаза снова бросилась огромная груда дурианов за спиной женщины. Они были аккуратно сложены, однако пятна и кровавые рубцы пузырчатой ржи никуда не делись. В точности как груда китайских голов в Малакке: открытые рты его жены и дочерей, мертвые взгляды укоряющих глаз. Он уронил дуриан, ударом ноги отбросил его прочь и принялся отчаянно тереть руки о пиджак, пытаясь избавиться от крови на ладонях.

– Ай, вы все испортите!

Трэн, едва расслышав крик женщины, отшатнулся от расквашенного дуриана, в ужасе глядя на его поверхность. Вывороченные наружу внутренности. Он отчаянно заозирался, понимая, что необходимо убраться подальше от толпы. Уйти от человеческого потока и подступавшего со всех сторон запаха дуриана, от которого к горлу подкатила тошнота. Он прижал руку ко рту и побежал, отталкивая других покупателей, пробиваясь сквозь толпу.

– Куда вы? Вернитесь! Хойлай[93]! – Но слова женщины потонули в шуме.

Трэн пробивался сквозь толпу, расталкивал женщин с хозяйственными сумками, полными белых корней лотоса и пурпурных баклажанов, уворачивался от фермеров и их тарахтящих бамбуковых ручных тележек, протискивался мимо контейнеров с кальмарами и змееголовыми рыбами.

Он метался по рынку, как убегающий вор, протискиваясь между людьми, спешил прочь, стараясь оказаться подальше от отсеченных голов своей семьи и соплеменников.

Он бежал все дальше и дальше.

Выскочил на одну из главных улиц города – Кароэн-Кранг-роуд – и окунулся в лучи яркого солнца и взвесь пылевидного помета. Мимо проносились велорикшы. Вокруг высились пальмы и банановые деревья.

Внезапно паника, охватившая Трэна, сошла на нет. Он остановился, уперся ладонями в колени и попытался восстановить дыхание, проклиная собственную тупость. Глупец. Глупец. Если ты не будешь есть, то умрешь. Он выпрямился и хотел было повернуть обратно, но в сознании вновь возникла груда дурианов, и он побрел дальше, борясь с тошнотой. Трэн знал, что не сможет вернуться. Не сможет спокойно смотреть на кровавые груды. Он резко наклонился – живот скрутило, но изо рта потекла лишь слюна.

Он вытер рот рукавом костюма от Братьев Хван, заставил себя выпрямиться и посмотрел на окружавшие его чужеземные лица. Море чужаков, называвших его фарангом, море, в котором он должен научиться плавать. Мысль об этом вызывала у него отвращение. Подумать только, ведь в Малакке, после двадцати поколений его клана, укоренившегося в городе, он был таким же незваным гостем! И история его уважаемого клана являлась лишь сноской в китайской экспансии, которая оказалась столь же преходящей, как ночная прохлада. Его народ был подобен горсти риса, случайно высыпанной на карту мира, а потом сброшенной прочь.