* * *

В тот злополучный день, когда началась война, когда любимая вместе с Орловым и его бандой умчались на джипе, несостоявшийся преподаватель Южного Федерального Университета Лёня Дрожжин окольными путями пришел в город…

Лёня уже понял, что теперь надо держаться подальше от людей, поэтому он, осторожно пригибаясь, прятался за росшими вдоль улиц деревьями и старался не выходить на открытые места. В голове крутились и перемешивались фразы из книжек, которые он знал почти наизусть: «Белый Клык», «Зов предков» и еще «Морской волк» Джека Лондона. Возможно потому, что вся планета неуклонно превращалась в бандитскую Аляску времен золотой лихорадки или шхуну жестокого и безжалостного капитана Ларсена, только волки новой эпохи готовились рвать глотки овцам не за унцию благородного металла, а за кусок черствого сухаря. Мир стремительно погружался в ледяной мрак, в лютую безнадежность. Лёня знал, что не выживет; в этом Антоха Орлов был прав. Не способный на убийство, не умеющий украсть, не научившийся даже обманывать, парень пробирался к единственному родному человеку, который, безусловно, никогда не предаст, не убежит в тонированный джип, но без раздумий поделится последней крохой хлеба. Он шел, куда звало его сердце — к маме.

Вечерние переулки наполнялись стремительно дичающим согражданам. Разумеется, за один день налет цивилизации не мог быть полностью смыт гремучей смесью, состоящей из дармового алкоголя, чувства безнаказанности и первобытного ужаса. Но неделю спустя, и Лёня это отчетливо понимал, культурный слой облезет с людей, подобно плавящейся под действием газовой горелки краске с автомобиля. И останется лишь незамутненная первозданная тьма. Парень страшился встречаться с ней в бездонной пустоте людских сердец. Он вообще дико боялся, но все же шел, шел и шел вперед.

В подъезде было пусто и темно. Лифт, разумеется, не работал. Возблагодарив за свою удачу всех ангелов-хранителей, Лёня бесшумно поднялся на шестой этаж. Дверь в квартиру оказалась незапертой.

― Мама, — позвал он, заходя в коридор.

Ответом была гробовая тишина. В непроглядной темноте Леня пробрался в кухню, споткнувшись о стул, который почему-то валялся посреди коридора. На ощупь он нашел спички, три свечи, сунул их в стакан и зажег, а затем, прикрывая огонь рукой, вошел в гостиную. Он ожидал увидеть разгром, вывороченные дверцы шкафов, разбитый хрусталь, но все было на местах, что испугало его еще больше. На подгибающихся ногах он доковылял в мамину спальню. Она лежала на холодном линолеуме, широко раскинув руки, с задранной под неестественным углом головой. Лёня, все еще на что-то надеясь, поднес свечи к мертвому лицу матери. Ее рот был широко открыт, остекленевшие глаза с ужасом взирали в сумрачную пустоту, а лоб уродовала огромная запекшаяся рана.