— Просто правда — прыткая и скользкая… Она убегает от вас, ускользает от нас… Вот мы с вами и обязаны ловить эту хитрую правду сообща… Ваш разум скор, а мой — цепок…

— Скорость срывает с объекта все, что к нему цепляется, Радеев…

— Пока вы особых отличий от ракет прежних пор не показали — вас так же трудно обнаружить и остановить, вы так же устремлены к цели… И преследуете вы свою цель с недосягаемой, скорее, — с непостигаемой скоростью… Только учтите, что эти ракеты с незапамятных времен сняты с вооружения из-за того, что эти технологии — устарели, Грабен… Теперь лучи летят в цель, не отклоняясь и не скрываясь… Они скоры и сильны — для нас они не отразимы из-за этой силы и не зримы из-за этой скорости…

— Однако с помощью техники мы видим и отражаем и их.

— Техника не надежна… Она опасна для нас, полагающихся не на свои силы… Прямые жесткие лучи — наше непревзойденное оружие нападения и защиты… Они всегда сражают врага, всегда проявляют правду…

— Если бы каждый пущенный нами луч поражал каждого нашего врага и проявлял правоту каждого из нас — нас бы давно не было, Радеев, — нас всех.

— Вы думаете, что сумеете ловить лучи голыми руками?..

— Нет, — только в перчатках, Радеев.

Он усмехнулся про себя, опуская тяжелеющие глаза на Гарма, легшего у его ног и сложившего перед ним рогатую голову… Радеев понял, что пес не спит, а стережет… Офицер достаточно рассеяно огляделся, видимо, еще надеясь найти человека в зоне восприятия. Но он уже не старается сосредоточиться на сигнале — никого нет, мы здесь одни… Я поймал его. Теперь при отступлении он поплатится пугающей нас всех видимостью всепроходимости и всепроницательности офицера DIS — этим туманом, напускаемым на нас всех «тенями» системы. Его оружие — морок… и теперь я обращу его оружие против него. Я вытяну из него признание его же клещами — его же мутными угрозами, его же мглистой ложью… Я запутаю его в тенях и туманах между обманом и истиной… Я заставлю его ждать нападения так долго, что нападу, когда он перестанет ждать… Я заставлю его поверить, что на его крючок попался я, тогда он попадется — на мой… Вера приходит со страхом и усталостью… А вера убьет его разум, изнеможенный ожиданием смерти моего разума… Он скажет правду, когда его разум заснет и проснутся его кошмары… Мы останемся здесь надолго — на всю эту длинную ночь, которой он никогда не забудет…

Запись № 14

Запись № 14

Радеев сжал плечи и понуро опустился на крыло разломанной «стрелы», которой не суждено взлететь с этой свалки преданных вечному покою машин… Туман пробирает сыростью до костей не его одного, но я стараюсь не замечать этого светлого мрака, прячущего не только темное небо, но и все остальное в метре от нас… Со сломанного крыла «стрелы» он поднялся только, чтобы выдрать из промерзшей земли клочья сухого мха, и, постелив мшистый покров, уселся снова… Гарм, проводивший его долгим и тоскливым взглядом, завыл так же долго, так же тоскливо… Этот хриплый вой подхватили другие, выступившие из тумана призрачные «псы»… И я, оставив офицера ждать меня с ощетинившимся острым хребтом «волкодавом», направился к столпившейся в стороне стае… Эти «псы» мыслят на низком уровне — им неведомы тонкости управления мыслительным процессом. С мыслями они обращаются достаточно грубо, общаясь односложно и обходясь открытыми для всех каналами связи, действующей только на коротких дистанциях. Я не подпускаю их, поддерживающих связь со Шлаком, к Радееву, чтобы он не прочел их мыслей, — мыслей Шлака, переданных им для меня…