Айнер устроил нам настоящий конец света — в прямом смысле… Подходящий карцер в этой разгромленной части они с Унхаем так и не нашли, так что нас вчетвером заперли в просторной, пустой и темной, морозилке неизвестного назначения. Ничуть здесь не лучше — разве что вместе нам спокойней как-то. У нас забрали только оружие. Но мы так привыкли к способности жечь и резать все что под руку попадет, что без холодного железа и белых лучей под рукой стали быстро падать духом…

Темнота и холод способствуют резкому осознанию силы властей… Того хуже, что при применении конкретной офицерской силы власти, нас пробирает до костей закостенелость бездейственности… Айнер хорошо знает, как нас на место — в строй — задвинуть. Сорвал с нас заряженные энергоблоками портупеи и излучатели — и никакие мы больше не всесильные, не всемогущие. Нам вроде как теперь и правоту доказать нечем… И никакое тут сопротивление не поможет. И гордость, и решимость ничего особенного тебе тут не дадут. На это слишком рассчитывать не стоит… если тебе не на чужой стороне худо пришлось. Стойкость — единственное, что действительно нужно безоружному, замерзшему, поглощенному теменью, бойцу без врага… А надменность… Надменность дух и поднимет, и опустит. Терзает нас со всех сторон клыками непримиримости. Нам признать вину почти так же сложно, как не признать…

Просто, нам осознать ошибку трудней, чем понять, что где-то мы ее допустили, — от этого мы и ершимся… А вообще наш норов противовесом оснащен. Так он и работает — поднимет нас кто-то или что-то не по заслуге выше должного, наша гордость без посторонней помощи обратно в строй нас поставит. И иное условие ничего не изменит — опустить нас ниже заслуженного — наша гордость тоже никому и ничему не позволит. Всегда ставит нас туда, где нам стоять следует. Так должно быть… если бы не сбои. Но и на них управа есть — темень, холод и… безоружность. Это офицеры придумали, чтобы дурь из нас вышибать проще было. На то нам и выдан час-другой — чтобы резко рухнуть духом об пол и потихоньку его поднимать при помощи гордости, оставленной нам как последнее оружие, до указанного ровного места — до плацдарма, до полигона, где нас снова строить и испытывать будут. В общем, зарвались мы… и получили… Но случай вниз опускает, гордый нрав — подымает наверх.

Наш единственный уцелевший прожектор то ли окончательно дохнет, то ли начинает потихоньку стабилизировать поток… Ему пуще нашего досталось — он слабо и перебойно мерцает и меркнет меж продолжением работы и отправлением на свалку… Зависает, как мы, — между жизнью и смертью.