– Я нашла Тахира, о Страж, – задрав кверху звенящую монетами голову, почтительно сказала гула.

– А Элбег ибн Джарир нашел Меамори. Будешь должна ему и его людям.

Смуглая кудрявая женщина в ярком платье вскинула руки в благословляющем жесте и снова поцеловала землю перед Тарегом:

– Да буду я жертвой за тебя, о Страж. Я буду должна человекам из названных.

– Свидетельствую твой долг, о женщина, – благосклонно кивнул нерегиль.

И протянул гуле правую руку. Та еще раз поцеловала перед ним землю, благоговейно облобызала ладонь Тарега и прислонилась к ней лбом.

– Разрешаю подняться и говорить со мной, – спокойно проговорил нерегиль.

Гула рассыпалась в благодарностях и снова припала к его ногам.

Имруулькайс видел, что выражение лица у Тарега такое же, как во время разговора с джунгаром. Бесстрастное, разве что чуть презрительное.

Как у богов и ангелов из холодной, ветреной тьмы.

* * *

Лагерь хатибского джунда,

вечер следующего дня

Вертя в руках чашку с кумысом, Элбег, сын Джарир-хана, довольно скалился. В походе вместе с ашшаритским именем он сбросил и ашшаритскую внешность: в грязном веселом степняке никто бы не узнал степенного юношу Убайдаллаха ибн Джарира, посещавшего собрания в Пятничной мечети Харата. Куда девался воспитанный молодой человек в биште из тонкой шерсти и мягких туфлях, поэт и завсегдатай веселых домов? На войлоках сидел бритый, со свисающим на ухо потным чубом джунгар в видавшей виды стеганке, на запястье болтается плеть в ременной петле, в ухе – серьга, а в красных обветренных пальцах с черными ногтями – деревянная царапанная чашка с кобыльим молоком.

– Вот чего ты ржешь во все зубы? Пей-пей, Повелитель жалует, – прошептал ему под локоть старый Толуй.

Толуй ходил в походы еще с отцом Элбега, а уж дед Толуя, да будут довольны им Тенгри и Всевышний, брал хорасанские города под знаменем самого Повелителя. Рассказы деда старый воин помнил хорошо: от них попеременно хотелось то до ветру из юрты выбежать, потому как становилось до усрачки страшно, то вскочить на молодого коня и погнать в степь и там сносить головы – цветущих алых маков или людей, все равно. А потом прижимать на кошме молодую горячую пленницу. Прямо как дед. Тот пригнал из хорасанского похода целый табун коней, стадо овец и толпу рабов обоего пола. Толуй еще застал пару старух, годных только скрести шкуры, на которых показывали и говорили: вот их после осады Нишапура дед выменял на мешочек перца, до того дешевы стали рабы.