– Эмир верующих милостиво изволил сказать, что Всевышний заповедал сыновьям почитать родителей своих, и тот, кто не выполняет сыновнего долга, ответит перед Творцом в будущей жизни и в этой, потеряв…

– Кафу-уур…

– Ему понравилась рабыня, которую мы послали в подарок. Он вошел к ней прошлой ночью и разрушил ее девственность. Эмир верующих согласился нанести тебе визит, о госпожа. Через пару часов кортеж будет перед воротами Каср-аль-Хульда. Вот письмо, в котором халиф осведомляется о твоем здравии и почтительнейше умоляет не беспокоиться и не утруждать себя хлопотами…

– О Всевышний, Ты услышал мои мольбы, – тихо сказала Зубейда и провела ладонями по лицу.

Ну что ж, возможно, это будет их последним разговором. Но она будет знать, что сделала все возможное, чтобы отвести от Мухаммада беду.

* * *

Потягивая некрепкий чай, Зубейда сидела в саду и ждала.

Аль-Амина провели в хаммам – и эмир верующих надолго задержался там, переходя из холодной комнаты в теплую, а потом и в горячую. В предбанном покое Зубейда велела поставить курильницу и приказала привести туда Зукурию, свою лучшую певицу. Той велели отобрать самых красивых рабынь и явиться вместе с ними.

Подавальщицы сказали, что Зукурия не оплошала и привела известную в столице красавицу: ясноликая Зухра заставила не одного повесу пустить состояние на ветер. Один юноша промотал наследство в пятьдесят тысяч дирхемов менее чем за неделю, развлекаясь в доме Зукурии. Сейчас же, когда деньги перевелись, он стоял под воротами босой, в джуббе на голое тело и умолял Зухру выглянуть. Рассказывали, что слуги певицы уже дважды обливали его из горшка мясным соусом и кидали костями, но безумный влюбленный никак не желал расставаться с надеждой.

Еще подавальщицы сказали, что все идет как нельзя лучше: семь девушек во влажных, пропитанных фиалковым маслом льняных одеждах по очереди усаживались на особое деревянное сиденье над курильницей – тонкая ткань высыхала, испуская аромат. Тогда девушка сбрасывала одежду и опускалась на колени – или ложилась на ковры – чтобы доставить халифу удовольствие.

Кафур, улыбаясь, сказал, что сейчас аль-Амин занимается уже четвертой по счету. Впрочем, уже испробованные и еще не тронутые невольницы не отставали от подруги: пока та, стоя на коленях, играла на флейте, остальные ласкались на глазах у эмира верующих, разжигая его страсть, подставляли под его ладони груди и то прекрасное, что подобно кошелю, обернутому тканью, вскрикивали на ямамский манер и льнули губами к его губам.

В саду зажигали свечи – простого белого воска. Масло в лампах Зубейда тоже запретила смешивать с ароматами: сегодня под вечер стало совсем худо. Резь перекрутила живот под ребрами, закарабкалась к горлу тошнота, и ей пришлось отказаться от любимой харисы – даже прекрасную кашу из измельченной пшеницы не принял ее желудок. Поэтому сейчас Зубейда прихлебывала бледный-бледный чай. И время от времени принималась грызть большой сахарный осколок. Ибн Бухтишу, против обыкновения, сегодня не посоветовал ей воздерживаться от сладкого.