Оторвавшись от губ прижимавшейся к нему всем телом девчонки – а вот эта точно коричневая, как жареная рыба из Ханатты, небось все они бесстыжи в любви с самой ранней юности, содержатели домов наслаждений их охотно покупают, – аль-Амин легонько оттолкнул рабыню… и увидел мать.
И тут же выпрямился и нахмурился, словно не провел перед этим несколько часов под массирующими нежными руками невольниц.
Раздвинув хихикающую стайку, халиф вскинул голову и пошел прямиком к ковру, на котором сидела Ситт-Зубейда.
Она со странным чувством смотрела на молодого человека в простой хашимитской куфии и одноцветном халате. Ей всегда хотелось, чтобы Мухаммад возмужал. Остепенился. Женился и завел ребенка. Принялся за государственные дела. Так почему же?..
– Мир вам от Всевышнего, матушка.
Он уже садился напротив, на заранее приготовленную квадратную подушку.
– Мать халифа приветствует халифа, – тихо проговорила Зубейда, отдавая полный церемониальный поклон.
Подняв голову, она встретила недоуменный, полный растерянности взгляд:
– Да что с вами, матушка? Я опять чем-то перед вами провинился?..
– Ты совсем забыл меня, Мухаммад, – ласково попеняла она, разгибая спину и усаживаясь поудобнее.
Невольница подала ей в одну руку веер, в другую стаканчик с чаем.
Скромно одетая рабыня наполняла пахнущим мятой отваром стаканчик аль-Амина.
– Подать вина? – улыбнулась она сыну.
Но тот сидел, отвернувшись к саду. Замотанные в тяжелые ткани фигурки лютнисток чернелись под раскинувшей плети ветвей старой ивой. Тренькали настраиваемые струны.
– О чем вы хотели просить меня, матушка? – повернулся, наконец, Мухаммад.
Она честно ответила:
– Не делай этого, прошу тебя. Назначь малыша наследником аль-Мамуна, не своим. Не нарушай клятвы, не нарушай завещания отца. Всеми именами Всевышнего заклинаю тебя – не делай этого.
– А Юмагас тоже не надо отпускать повидаться с родителями, да?
Ах, вот оно что…
Да, она послала ему гневное письмо не далее чем неделю назад. Супруга халифа не покидает Младший дворец! Она выезжает только вместе с эмиром верующих!