На мгновение Салман опешил – как-как? В кочевьях так не ругались.

Самийа, видно, приметил растерянность бедуина и хрипло поправился:

– Трахни свою сестру, уродец…

Салман отступил на шаг и кивнул своим людям.

Остроухого ворюгу били долго, с хаканьем и довольными возгласами. Тот дергался от ударов, словно кукла, – и молчал, даже не вскрикнул ни разу. Это раздражало Салмана больше всего – шейх кусал губы и щурился, щурился на капавщую в песок густую красную кровь.

Дашь голос, дашь…

Подошел старый Имад и тихо проговорил:

– Забьют ведь насмерть, шейх…

Салман скрипнул песком на зубах и поднял руку – довольно.

– Где кобыла?

Пленник раскашлялся, сплюнул кровью. Голоса в нем, похоже, не осталось – в ответ сумеречник молча помотал облипшей от пота, патлатой башкой.

– Он не скажет, о шейх, – тихо проговорил Имад.

– Это мы еще посмотрим, – процедил Салман.

И негромко спросил:

– Ты хоть знаешь, сколько мне за нее предлагали? Знаешь?!

Самийа молчал, ворочая головой и пытаясь проморгаться от текущей со лба крови.

– Десять тысяч дирхам! Десять тысяч!

Никакого ответа.

– А знаешь, зачем мне были нужны десять тысяч дирхемов?

Эти слова шейх мутайр произнес совсем тихо. И присел на корточки, чтобы поглядеть твари в глаза.