Дожевав откушенное, Тарег флегматично сообщил:
– Нам всем осталось жить не более трех лет. Годом раньше, годом позже – какая разница?..
– Чего?.. – рассерженно переспросил Лайс.
– Ах!.. – воскликнул аз-Захири, сообразив, о чем речь.
– Ты чего такое говоришь, Рами?!
– Четыреста девяносто первый год, – упавшим голосом ответил за Тарега языковед. – Астрологи предрекают, что через три года нас ожидает конец света. Это действительно так, о сын Сумерек?
– Спроси своего Бога, – сплюнул косточку Тарег. И желчно добавил: – Это вы с ним общаетесь по пять раз на дню, не я…
– Не кощунствуй! – храбро пискнул аз-Захири.
– Конец света, конец света… – вдруг в ужасе забормотал Лайс. И снова вскинулся: – Мы все погибнем!!!..
– Вставай, ашшарит, верующий в Избранника Всевышнего, – презрительно фыркнул Тарег, поднимаясь с циновки. – У тебя вроде как были благородные намерения – спасти друзей и все такое. Вставай, говорю, трусливый говнюк. У тебя еще есть возможность умереть храбрецом.
Лайс вздохнул, сплюнул и полез из палатки – он недавно пил, и теперь ему очень хотелось отлить. Аз-Захири вздохнул, утер слезы рукавом и принялся собирать их пожитки.
Тарег приложил ладонь ко лбу и посмотрел вперед. Ну что ж, надо признать, Полдореа, что Манат тебя обыграла. Вчистую.
Уговор, говоришь. С богинями, говоришь. А ты еще ломал голову, Тарег: с чего это злющие старые духи так легко согласились тебе помочь.
А они вовсе не собирались тебе помогать: одолеть аль-Лат, в самом деле, что еще за фантазии… Богини от века знали, как извлечь выгоду из глупости людей и сумеречников.
Узза воспользовалась его услугами. А Манат и это, видно, было не нужно. Хозяйка сразу имела на него зуб, была б ее воля, перекусила бы горло без дальнейших разговоров. Но ничего, богам некуда спешить. Богиня может подождать – пока не настанет время отдать последний приказ.
И Манат его отдала.
Последним приказом богиня отправила ненавистного сумеречника на верную смерть. В обреченный город, которому осталось стоять считаные дни.
Правильно Узза тогда сказала – глупец.
Тарег опустил ладонь, вздохнул и признал за Рогатой совершеннейшую правоту.