Заморосило, когда они месили ногами грязь в широком русле вади. Туча расположилась прямо над Мединой – в той стороне, где остались долины Байдах и Ула, светлело ясное небо.

Несмотря на осеннюю пору, дождей выпадало мало, и русло Акика не текло водой. На плоском песчаном дне отсвечивал в лужах закат, трепались среди мутной ряби зеленые травяные гривки. Хадбан недовольно дергал повод, проваливаясь в вязкий мокрый песок.

Мост через вади чернел длинной полосой далеко впереди. Но путешественники решили переправиться через подсыхающее русло здесь. Хотелось попасть в Медину через предместья – чтобы не привлекать лишних глаз. На мосту наверняка сидели попрошайки, хотя что они могли бы выпрашивать в этих тухлых сумерках, не смог бы сказать никто. А по дороге вдоль русла тащились и плелись люди и животные, так что на мосту наверняка стояли стражники. Или таможенники. Или кто-то еще, кому трое беглецов совершенно не желали показываться.

Кварталы предместья встретили их грязную, тяжело дышащую троицу гробовым молчанием. Втащив на пологий берег вади сопящего верблюда, Тарег принюхался к воздуху. Пахло Хайбаром. Спекшейся на жаре помойкой. Гнилью. Смертью. И мокрым тряпьем.

В тусклом влажном сумраке морось казалась слизью. Она стекала каплями с дверных косяков, тревожила мутные желтые лужи. Дома щетинились жердями поверх заборов, торчали палками с плоских крыш. Ворота и калитки в серых стенах дувалов стояли наглухо закрытыми. Пробовать их открыть не хотелось – тишина вокруг явно отдавала погостом. Тихим – до поры до времени. Шлепанье шагов казалось неуместным и глупым, как пьяная песня среди могил.

– Ты видишь флаг на башне? – задрав голову, спросил Тарег Лайса.

Восседавший высоко на верблюде бедуин смигнул капли и поднял ладонь ко лбу. Темень густела стремительно.

– Я даже башни не вижу, – наконец, буркнул он.

– В цитадели есть башня. Высокая. В четыре уступа, – устало упрямился нерегиль. – На вершине шпиль. На шпиле знамя. Какое оно?

– Да никакое, о шын греха! Отштань от меня, кафир! Говорю же – ничего не видать ф такой темени! – злобно прошепелявил Лайс. – Отштань!

Оставалось лишь вздохнуть в ответ. Глубокая грязь под ногами и вправду становилась все чернее и чернее в гаснущем свете. Ноги выдирались из нее с утробным, жадным чавканьем. Зыбучая улица засасывала их в холодную жидкую жижу.

Небо раздумало моросить – с него вдруг полило. Лужи взбились крупными каплями, заплескались набегающими пузырьками.

– Мы не дойдем до городской стены! – заорал сквозь ливень Лайс.

– Хочешь ночевать среди шакалов и гул? – глотая холодный дождь, крикнул в ответ Тарег.