Все эти мысли промелькнули в голове куратора в течение полминуты. Кое‑как развеяв дурманящую пелену рефлексии, Петр Георгиевич извлек из кармана минипульт, нажал кнопку. В центре иллюзорума появилась голограмма: двое мужчин, сидящих в креслах. Справа — журналист, довольно‑таки молодой и красивый мужчина. Брюнет в строгом костюме. Напротив него сухонький старичок — бывший диктатор, несмотря на возраст не носивший очков. На лысой голове выделялись глаза: пристальные, но не лишенные веселости, а так же тонкие губы. Одет он был по — простому: в спортивные штаны, майку с длинными рукавами и домашние тапочки.

* * *

Интервью, взятое у Кирилла Константиновича Кашина

10 августа 2081 года.

Журналист: Уважаемый Кирилл Константинович, спасибо, что согласились на встречу. Мы, честно говоря, боялись, что вы откажете.

Кашин: У меня теперь много времени. Я пенсионер.

Журналист: Хорошо. В таком случае, позвольте задать вопрос в лоб, почему вы стали пенсионером?

Кашин: Как почему? По возрасту. А вы хотели бы видеть меня у руля до гробовой доски? Я ведь не какой‑нибудь раб на галерах, который гребет, гребет и никак не нагребется. Я человек свободный.

Журналист: Тем не менее, некоторые аналитики полагают, что вы ушли в отставку из‑за экономического кризиса, разразившегося в Советской Конфедерации. Ушли, так сказать, под давлением новой формирующейся элиты.

Кашин: Это дискуссионный вопрос. И поверьте мне, многие историки, аналитики, такие журналисты, как вы, и прочие специалисты схожей направленности сделают на эксплуатации данной темы карьеру. Зачем же лишать людей хлеба?

Журналист: В публицистике нет единого мнения, к какому политическому направлению вас отнести. Кто‑то пишет, что вы левый фашист, кто‑то утверждает, что вы правый коммунист, другие причисляют вас к категории авторитарных социалистов и национал — советистов. А к какому политическому направлению вы себя относите?

Кашин: Ни к какому. Деление на правых — левых весьма условно. Оно придумано финансистами, чтобы ограничить возможность борьбы. Ты садишься играть с ними в шахматы, а они тебя говорят, если ты правый, то тогда играй исключительно на правой половине доски, если левый, то на левой. Но ведь так неудобно. Разумеется, ты проиграешь. Такие правила нас не устраивали.

Журналист: А чьи именно это были правила?

Кашин: Не важно, мне все равно. Я жил в такое время, когда играть по чужим правилам было смерти подобно. Но мы все равно садились за одну доску с чемпионами. И если что‑то шло не по сценарию моих оппонентов, и мне говорили, к примеру: "Так кони не ходят, и вообще ты лошадью не сюда ходи, ты лошадью туда ходи", я просто надевал кастет и ломал челюсть любому гроссмейстеру, и плевать на всех, даже если это политические гиганты, сравнимые с шахматными Ботвинниками, Бобби Фишерами или Каспаровыми. И я не считаю себя неправым, нам не в чем раскаиваться, мы спасали народ и страну.