Стражи не стали выделяться из толпы и, чтобы смешаться с большинством, надели на себя маски испуга, семеня к автопарковке. Боковым зрением Роберт видел, как с какого‑то толстяка самооборонцы стянули штаны, что‑то выкрикивая на смеси французского с арабским. Скорее всего, проверяли обрезан тот или нет. И, судя по тому, как толстяк, взвизгнув и схватившись за разбитое в кровь лицо, повалился на асфальт, крайняя плоть у него была в наличие.

Много насилия свершится сегодня в Париже, а несколько дней спустя и по всей Франции. И самое страшное состоит в том, что ничего изменить нельзя. Даже толстяка спасти невозможно, слишком много молодчиков орудуют здесь. Что уж говорить о тысячах и миллионах? Вот оно бессилие личности перед историей. Ведь сейчас творится именно история. Целая страна со своим великим прошлым, уникальной культурой, древними преданиями и национальной гордостью уходит со сцены, и никто не в силах остановить этот процесс. Многие ведь пытались повернуть реки времен вспять, предупреждали, выступали, выходили на митинги, стрелялись на церковных алтарях и даже вели партизанскую войну и террористическую деятельность. Однако — все оказалось тщетой и томлением духа. И результат один. Роберт вдруг почувствовал себя бессильной щепкой на морских волнах. Впрочем, такими же щепками являлись и все остальные: и толстяк и джихадисты, и министры, и президенты, и даже стражи.

Роберт бросил косой взгляд на тротуар и на мгновение остановился. На земле лежали два человеческих трупа. По одежде, да и по виду трудно было определить, кто это, мужчины, женщины или нечто промежуточное между ними. Они, одетые в латекс, были грязны, облиты краской, посиневшие лица походили на застывшие резиновые маски. Может, такими они были и до смерти? Куклы, марионетки из театра абсурда. Некто дергал их за нитки, и человечки играли в жизнь. Но вот спектакль закончился, и теперь они, отработанные, лежат без движения с табличками на груди: "Parent A" и "Parent B".

Сами виноваты!

Роберт почувствовал, как его дернули за руку. Это Марик. Взглядом напарник указал на несколько автомобилей с белыми шашечками. Мол, давай быстрей пока не разобрали таксистов. Водитель, к которому подошли стражи, оказался жирным арабом с мясистым смуглым лицом, хитрыми глазами и до омерзения пухлой нижней губой.

Марик заговорил с ним по — французски. Несколько секунд страж и таксист напряженно переговаривались, а потом араб, усмехнувшись, перешел на ломаный английский.

— Вы из КША, — сказал он, и на устах его заиграла мерзкая улыбка, — вы американцы, вы дикси. Платить цена десять раз или вас забрать джихад.