Карпенко вдруг ухмыльнулся и скосил взгляд:
– Ты давай копай, копай… А я посмотрю.
Бойцы отвалили камни в сторону и взялись за лопаты, окончательно разочарованный медик, пристроившись под деревом, начал писать протокол эксгумации, а старухи встали чуть в сторонке и горестно подперлись, словно на похоронах.
После того как сняли землю на два штыка и обнажились стенки могилы со срубленными корнями ближних сосен, в воздухе явственно запахло гниющей плотью.
– Ну что, не созрел еще для чистосердечного? – почти по-дружески спросил Савватеев егеря. – Пора бы уж. Оформим явку с повинной, а это и для прокуратуры, и для суда аргумент.
Егерь сосредоточенно помалкивал и не скрывал интереса, наблюдая за раскопками.
– Лучше сделать это сейчас. Запишем в протокол, что ты сам указал место захоронения. Помоги себе сам. Или я тебе начну помогать.
– Да отстань ты! – не глядя бросил Карпенко. – Помощник нашелся… Знаю я, как вы помогаете!
– Смотри, я тебе предлагал. – Савватеев отошел к медику и стал наблюдать за егерем со стороны.
Офицеры копали теперь по очереди, поскольку в тесноватой могиле уже было не развернуться; время от времени эксперт подходил, заглядывал в яму и сдерживал рвение бойцов, заставляя снимать грунт слоями – кажется, работа развеяла его мистическое настроение.
– Есть! – наконец сказал боец и сел на край раскопа. – Глядите…
– Понятых попрошу подойти ближе, – уже суконным голосом произнес медик, осторожно спускаясь в могилу.
Из песка торчали подогнутые и разваленные в стороны колени, а вернее то, что от них осталось…
Старухи опасливо подошли и перекрестились, Карпенко вытянул шею, однако из-за отвала не мог видеть дна могилы, и все равно его реакция была странной: на лице вызревало веселое удивление.
– Зачищайте, – хладнокровно и деловито распорядился удовлетворенный эксперт, выбираясь с помощью бойцов из ямы. – Как без фотосъемки? Не знаю…
Эксгуматоры стесали лопатами стенки, чтоб не сыпалось сверху, и начали осторожно выгребать песок по контуру тела. Они явно храбрились – очень уж хотелось выглядеть профессионалами в глазах начальства (не век же в диверсантах ходить), однако обоих мутило от вони и вида полуистлевших останков. Понятые повсхлипывали и тихонько, по-старушечьи расплакались; невозмутимо-меланхоличными оставались лишь эксперт да повеселевший егерь, выворачивающий шею, чтоб заглянуть в яму.
Савватеев почувствовал момент, когда можно задать старому медицинскому волку один-единственный вопрос, который тревожил его больше, чем вся операция. Он подсел сбоку, заглянул в бумаги, спросил полушепотом: