Смотреть на игру было приятно. Очень приятно почему-то. Хотя в игровые вопли нет-нет да и вмешивался густой и смешной в детских устах мат.

А потом Романов заметил Максима.

Балабанов сидел на обочине чуть за оградой соседнего дома — играющим он был почти незаметен, а сам с интересом смотрел за игрой, обняв коленки и грызя травинку. Вечный в этих местах ветер чуть шевелил мальчишке волосы на затылке, старательно ушитый, но все равно великоватый камуфляж на спине поднялся складчатым горбом.

Романов напрягся. Несколько секунд помедлил, потом все-таки пошел к мальчишке. Играющие вопили вовсю, Романов шел бесшумно — и все-таки Максим быстро обернулся, когда Романову оставалось сделать еще шагов пять, не меньше. Так же быстро вскочил, одернул камуфляж и опустил глаза.

— А ты почему не играешь? — спросил Романов. — Не берут? Или не умеешь?

— Да я уже понял все, это же простая игра, — тихо сказал мальчик, глядя в землю. — А не играю… я и не просился. Я просто сижу и смотрю. Разве нельзя? — Романов промолчал, и мальчишка пояснил, кивнув в сторону играющих: — Они сперва подошли, спросили, кто я, что тут делаю… Я сказал, что приехал с Романовым, ну они сказали «а», и все.

— А где Игнат? — Романов огляделся.

— В школе… Я один пришел.

Романов вздохнул. Умом он понимал тщетность и глупость такого разговора, потому что сотни тысяч таких мальчишек были мертвы, умирали или мучились — от голода, в рабстве, от одиночества… Думать следовало обо всех. И точка. Но промолчать и уйти он не мог.

Не мог, и все.

— Игнат тебя обижает? — спросил он тихо.

Максим поднял глаза — искренне удивленные. Пожал плечами:

— Никто меня не обижает, что вы! А Игнат очень хороший… Даже смешно, какой заботливый.

— У него был брат, очень похожий на тебя, — пояснил Романов. — Был — и погиб.

— Я догадался… А как эта игра называется?

— Лапта…

Мальчишка повторил:

— Лапта… Похоже на бейсбол.

— Ты играл в бейсбол?

— Не… Просто похоже…