— А вы всегда будете делать… ну, так делать? Как делаете? Людей освобождать, стараться, чтобы были законы, чтобы была еда, дома… Или вы просто для себя сделаете такие места, где будет хорошо, а потом перестанете?

Мальчишка выразил свою мысль смутно, но Романов ее понял.

— Я буду это делать или пока не настанет справедливость на всей планете, или пока не умру, — сказал он честно. Максим вытер лицо рукавом камуфляжа и ответил:

— Тогда я с вами буду. Если я умру, то не просто так. А если не умру — то, может, у меня все наладится в голове.

— Договорились, — кивнул Романов.

А Максим неожиданно спросил:

— А как вы думаете… я могу попробовать стукнуть по мячу? Один раз, просто попробовать?

— Я подам, — вызвался Романов.

* * *

Юные порученцы Романова в школьном здании не сидели. Почти все коротали время на большом дворе — занимались оружием, конями, кто-то читал, человек десять осаждали школьную спортплощадку вперемешку с несколькими местными своими ровесниками, которые явно пытались вести себя покровительственно, по-хозяйски, но так же явно завидовали мальчишкам в форме (Романов подумал, что многие, наверное, будут проситься с ним, а то еще и сбежит кто…). Две группы гоняли взятый с собой кем-то футбольный мяч на маленькой площадке. Подбежавший навстречу Женька хотел было после салюта начать всех «поднимать и строить», но Романов прижал палец к губам и, сказав «За завтрак спасибо», — уселся на ступеньки крыльца черного хода, щурясь на солнце. Тут пригревало, и пригревало крепко, не было того промозглого, совершенно не летнего ветерка, который сопровождал весь этот поход. Женька устроился ступенькой ниже. Из окна второго этажа, распахнутого прямо над головами Романова и Женьки, слышался однотонный ритмичный звон гуслей (в дружине их было несколько, как и гитар — гитары принадлежали бывшим морским пехотинцам, а гусли предпочитали владивостокские ополченцы) и мужской голос — Романов угадал Сажина…

— Женька, — неожиданно спросил Романов, — а ты веришь в Бога?

Женька поднял голову от своего блокнота. Чуть прищурился, помотал головой отрицательно. Потом ткнул наверх, в окно, — и выставил большой палец.

В тот же миг на сопке, синеватой грудой нависавшей над селом, заблестели сигналы гелиографа. А из окна раздался крик:

— Автоколонна в пятнадцати километрах на дороге! Идет сюда!

* * *

Дружинники приняли готовность к бою не из страха или недоверия — просто это уже стало привычкой, вошло в плоть и кровь. Школа моментально превратилась в крепость, контролировавшую все село. В бинокль поднявшийся на крышу школы Романов видел, что и караван остановился, машины перестроились в два ряда, заняв своими массивными тушами всю дорогу. От этой передвижной крепости отделились быстрые легкие фигурки — мотоциклисты. Трое. Пронеслись с сумасшедшей скоростью, презирая ухабы и ямы, к мосту, перекинутому там через Бешеную.