— …звонкий голос серебряных подков, — вдруг сказал Лютовой тоже тихо, но очень отчетливо. — Нет просто «смерти». Она — разная. Для каждого — своя. Моя — звенит серебром звезд под копытами мчащихся сюда боевых скакунов. Я слышу этот звон. Ты прав, она близко. Уходи, — голос Лютового сделался повелительным, — иначе даже ты, как бы ни хвалился ты своей силой, не переживешь встречи с нею. Я сделал то, что был должен, так, как сумел. А ты — просто слепец. Впрочем, это не удивительно — Тьма всегда слепа. Убирайся прочь и передай своим хозяевам, — а они есть, как бы ни корчил из себя хозяина ты! — что их черед придет тоже. Неизбежно. Как в высшей точке страха умирает страх. Как пролитая кровь становится живой зеленью. Как прорастает над руинами страданий память, равная воскрешению. Пошел вон!

Лицо странного и жуткого гостя исказилось злобной, но при этом беспомощной гримасой. Словно бы — да нет, не словно бы, а явно против своей воли! — он начал отступать к двери, не сводя глаз с сидящего в кресле и улыбающегося седоволосого человека. Старого, усталого, грузного, беспомощного — и необоримо сильного.

— Ты не можешь этого знать, — шипел он, как настоящая змея под каблуком, безжалостно и неотвратимо давящим ее. — У тебя не может быть такой силы. Эта сила и это знание умерли давно. От них ничего не осталось. Никакой памяти. Никаких руин, над которыми она может пророс… Ты не смеешь!! — Его голос неожиданно взвизгнул, красивое лицо жутковато поплыло, искривилось. — Не смеешь приказывать мне! Ты умрешь сегодня, и еще до исхода этого года я высосу души тех ублюдков, которых ты наставлял! Ты никого не смог спасти! Ты никого не смог спасти, слышишь?! Ты не смеешь надеяться! Не сме…

— Они покончат с тобой, дрянь! — Лютовой улыбнулся и закрыл глаза, возвращаясь в летний теплый день…

Когда он открыл их — никого не было в кабинете, а поленья в камине почти прогорели. Было почти темно; за окном неразборчиво, коротко переговорились негромкие голоса: менялась охрана. Профессор улыбнулся, представив себе этих молодых парней, — почему-то это была спокойная, полная крепкой надежды картина. Потом чуть пошевелился, усаживаясь удобней. И стал задумчиво смотреть в огонь, в котором танцевали вечный танец ярости, любви и надежды огненные волки. Тонкий серебряный перезвон в ушах — ликующий и размеренный — нарастал, но он не мешал любоваться огненным танцем.

А может, это упруго скакал над солнечными ступенями футбольный мяч…

Перегорев, истончившись, с шорохом обрушилось в глубь камина, превратившись в грудку беловато-розовых углей, последнее полешко.