Милиционера, носившего фамилию Глушков, Серп Иванович трогать не стал, но пуховики и перины, вывезенные им из Канады, самолично распылил мощным бельгийским пылесосом, а сам пылесос посек миниатюрным, но вовсе не декоративным малайским топориком.

Хорошего мало.

По ходатайству участкового визу Серпа Ивановича напрочь закрыли.

Тогда Серп Иванович и покинул Бубенчиково, стремясь на знакомый восток, к океану.

Свободу узникам Гименея!

Душная ночь.

Душное утро.

Гигантские, в рост человека, душные лопухи. Над лопухами белое душное небо, ссохшееся, как рыбий пузырь.

На шлаковых откосах кальдеры мы еще могли утирать лбы, но в стланике лишились и этого некрупного преимущества – стланик, как капкан, захватывал то одну ногу, то другую.

– Ничего, – подбадривал я Сказкина. – Скоро выйдем на каменный склон, пойдем вдоль берега. Там ходить легче. Пару часов туда, пару обратно, к пяти, точно, вернемся.

– Да ну, к пяти! – не верил Сказкин. – Мы еще на гребень не поднялись.

– Тушенку взял? – отвлекал я Сказкина от мрачных мыслей.

– Зачем, начальник? Сам говоришь, к пяти вернемся.

– А фал капроновый?

– Зачем, начальник?.. – начал Сказкин, но осекся на полуслове.

Прямо перед нами, вверх по растрескавшимся, грозящим в любой момент обрушиться каменным глыбам, в диком испуге промчался, косолапя и даже подвывая, довольно крупный медведь-муравьятник. Перед Тем как исчезнуть в зарослях бамбуков, он на мгновение приостановился и перепуганно подмигнул нам сразу обоими глазками.

– Что это с ним?

– А ты посмотри! Ты посмотри, начальник!

Я обернулся к воде.

На сырой гальке, грязной от пены набегающего наката, на растревоженной, взрытой недавней борьбой сырой гальке, здесь и там валялись останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим когда-то шкуру зверя, это был не какой-то там сосунок, а нормальный, видавший виды взрослый секач, с которым, как с коровой Агафона, не стал бы связываться никакой медведь-муравьятник.