Кажется, полегчало. По крайней мере, он мог встать и идти, что и требовалось, впрочем, в данной, конкретной ситуации. Подавляющее большинство воинов было уже на ногах, и лишь некоторые бедолаги, наподобие Степана, поднимались с такими страдальческими лицами, что ему было искренне их жаль. Прошелся чуток, разогревая затекшие конечности, а заодно и мысленно давая себе зарок: никогда не перегибать палку с грибным отваром. Неправильная она у них здесь какая-то, паленая. Толи дело Варварина — от той так плохо никогда не бывает. Ну, или почти никогда.

— Гайда! Гайда! — клич старосты Коржича эхом отразился от стен оврага, и воины, построившись в колонну по три, резво потянулись за своим вожаком.

— Не боись, попустит скоро, — Авдей пристроился к Степану с левой стороны. По правую руку от него бодро вышагивал Загуня, улыбка которого, похоже, никогда не покидала его по-юношески задорного лица.

— Знаю, что попустит, — тяжко вздохнув, Степан сосредоточился на ходьбе: левой-правой, левой-правой.

Вот так, именно в таком темпе и думать о чем угодно, но только не о проклятом зелье и не о еде.

— Гайда! Гайда! — вновь донеслось откуда-то из головы колонны, и воины ускорили шаг почти вдвое.

— Что за спешка?

— Не знаю. Может, случилось чего? — Авдей и сам, похоже, был не на шутку обеспокоен.

Точно так же дело обстояло и с остальными. По колонне, словно легкий мартовский ветерок, загулял шепот. Каждый делился с идущими рядом товарищами своими предположениями, одно нелепей другого, и схожи были эти предположения лишь в одном: случилась беда. Какая беда, что за беда, староста Коржич помалкивал, лишь подгоняя колонну снова и снова:

— Гайда! Гайда!

Они уже не шли, а почти бежали, но Коржичу и этого было мало. Сердце Степана едва не выпрыгивало из груди, когда объявили, наконец, привал. Построились чинно, как полагается, хотя все поголовно чуть ли не падали с ног от усталости. Вперед вышел староста Коржич с осунувшимся, каким-то посеревшим лицом.

— Братия… сирти… — голос его сорвался, но затем вновь зазвучал с прежней силой. — Нет больше тех, кто шел с нами единой дорогой. Наших товарищей больше нет.

Тишина, установившаяся вслед за словами Коржича была такой, что, казалось, слышно, как ветер ерошит его непокорную седую гриву. А потом строй словно взорвался, рассыпался на отдельные составляющие. Воины обступили старосту со всех сторон, забрасывая его вопросами.

— Как это произошло? Выжил ли кто? — и так далее, все в том же духе.

Поначалу тот пробовал отвечать, но, видя, что в нарастающем гуле его никто не слышит, а вопросы то и дело повторяются, быстро утих и лишь молча наблюдал за происходящим, давая время воинам прийти в себя от первоначального шока.