Она сбросила шорты, потом тунику, — не спеша, с рассчитанной небрежностью, хотя её тело подрагивало от нетерпения. Под ними ничего не было, и Айэт ахнул, когда увидел её, совершенно оцепенев при виде её нагого тела. Он хотел сказать Хьютай, как она красива, но просто забыл, что у него есть язык. Они молчали. Слова им были не нужны, они только разрушили бы всё…

Хьютай подошла к нему… расстегнула его пояс… стала стягивать с него тунику…

Юноша вырвался с неожиданной силой, отступив на несколько шагов. Потом сам, отвернувшись, сбросил всю одежду, и повернулся к ней со стыдливым бесстрашием.

Хьютай смутилась, на миг опуская глаза. Худой, гибкий, узкобедрый, с твердыми мышцами, он был красив, и она почувствовала… жалость? Или, быть может, любовь?

Айэт притянул её к себе, подхватил Хьютай на руки, поднял её, прижал к стене и овладел ей, двигаясь резко и быстро…

Они занимались любовью вновь и вновь в самозабвенном исступлении, пока не заснули, — совершенно измученные, в лихорадке…

* * *

Айэта разбудил сон о том, что было наяву. Он вскочил, дико озираясь, даже не понимая, проснулся он, или пришел в себя. Свет почему-то погас, только синий светящийся туман клубился вдоль бывшего потолка. Всё вокруг словно плыло куда-то…

Он совсем не представлял, сколько прошло времени. Тело было как чужое, ему нестерпимо хотелось есть, он повернулся… и увидел севшую рядом Хьютай. Перехватив его взгляд, она бесстыдно потянулась. Он вспомнил, что они делали, вспомнил, что и на нем из одежды осталась лишь грива волос, — и присел, судорожно сжавшись, нашаривая свою одежду… по щекам вновь потекло тепло…

Хьютай улыбалась, глядя на него. Они молчали. Айэт хотел подойти к своей сброшенной одежде, но она остановила его.

— Подожди. Тебе не кажется, что уже немного поздно?

Айэт смутился.

— Прости, — неожиданно сказал он. — Ты такая… а я… Мы вели себя, как звери… такого больше не будет, правда?

Хьютай неожиданно улыбнулась.

— Один раз или много, — в наших обстоятельствах разница небольшая, — её голос звучал задумчиво. — Но первый раз, — всегда самый лучший, — она говорила очень тихо. — У нас с Анмаем было так… — она смутилась и смолкла. Потом с усилием продолжила. — Я свободна в своих чувствах… и он простит меня… если узнает. Я люблю его… и тебя тоже… и не знаю, что мне делать. Я не могу любить вас обоих… но я хочу.

— Я тоже тебя люблю, — большие глаза Айэта странно, сумрачно блестели.

— Вряд ли это одно и то же чувство… Ведь мы можем только представлять, что чувствуют другие. Анмай… очень близок мне. Он рассказал мне единственное, что смог вспомнить после Долгого Сна… или самое важное, не знаю. То было чувство создания… мира? Чего-то, предназначенного для других… он… или мы… создаем это, — и одновременно познаем… понимаем… насколько всё это сложно… и прекрасно. Он не мог объяснить лучше. Он говорит, что это в памяти, но он не может… не может вместить… — она растерянно замолчала, взглянув в его глаза. — Он говорит, что наше путешествие на самом деле длится уже триллионы лет… А здесь время постепенно иссякает, идет всё медленнее… окружающий мир всё меньше значит для нас… — она опустила голову.