Хьютай легла рядом с ним. Несколько минут они молчали.

— Ты… наши души были вместе… там… — сказала она. — Я… не понимала тебя… я же совсем тебя не знала! Я хочу убежать от тебя, — и, в то же время, хочу жить вечно, — для тебя же! Странная штука любовь, правда?

Анмай удивленно смотрел на неё. Лишь теперь, когда страсти в нем уже не осталось, он смог, наконец, по-настоящему увидеть любимую, — совсем юную девушку, испуганную, доверчиво прильнувшую к нему, — и понимал, что никого более близкого у него не будет. Никогда.

— Хьютай, что ты сделала со мной? — глядя в её глаза, вдруг спросил он. — Теперь, если с тобой что-то… что-то случится, я не смогу жить. Моя любимая… мне страшно. Мир так жесток… я знаю… я сам… но ты… всё, — он неожиданно замолчал.

— И я… тоже… Что происходит с нами? — Хьютай испуганно отпрянула от него. — Я словно… становлюсь тобой… хочу стать… знаю, что это невозможно, но… я хочу кричать от наслаждения и боли, доставленного тобой… твоими руками… и стыжусь этого…

Они вновь крепко прижались друг к другу. Анмай зарылся лицом в её теплые волосы, и закрыл глаза.

— Я не знаю, что с нами… — его голос звучал глухо. — Мне… нам хочется большего, чем мы можем дать друг другу… Чего-то несравненно большего. Я не понимаю… необычных переживаний, такого подъема чувств, чтобы стать на грань смерти. Полюбить… служить любимой так, чтобы было радостно умереть, любя в то же время жизнь всей своей сутью… не умею про это сказать!

Они смолкли, отчаянно обнявшись. Их сердца мучительно сжимались, словно им осталось жить лишь несколько минут. Словно их не ждала вся жизнь… но ведь и она когда-нибудь закончится, и они расстанутся, — навсегда. Анмай словно впервые понял это.

— Я никогда не представлял, что любовь… столь мучительна. Я хочу умереть, лишь бы не было этого… этого страха, но всё же… я не хочу, чтобы он исчез. Что это?

— Я не знаю… это счастье.

— Оно… оно должно быть таким? — она увидела его растерянные глаза.

— Я не знаю… я только девчонка.

Они снова крепко прижались друг к другу, и затихли. Анмай почувствовал, что мучительная тоска медленно отступает, — всё же, они были очень молоды. Он не желал ухода этой боли, она делала его старше… но вот осталась только радость. Юноша яростно встряхнул волосами.

— Знаешь, я до сих пор не могу разобраться толком в своих ощущениях. То, что мы делали вчера, перед тем, как заснули… мне было очень приятно, но… только телу. В первый раз… ещё перед тем, как мы… слились, было приятнее… словно сливались не наши тела, а наши души… нет, не могу объяснить, — Анмай опустил голову, в его голосе прорезалась холодная, с трудом сдерживаемая ярость.