Но не все под пологом деревьев так постоянно. Я лишь рада тому, что плохо вижу в темноте. Откуда-то доносятся визгливые крики существ, с которыми я никогда не встречусь лицом к лицу. По крайней мере, я на это надеюсь. Гиббоны и тапиры, леопарды и тигры, питоны и прочие, если верить Биби. Я не знаю, кому какой голос принадлежит, слышу только плач детей, которых там нет. И громкие завывания, отвечающие друг другу, снова и снова в бессловесной беседе. Рисунок ночи, который имеет смысл только для самой ночи.

Это не ровный пульсирующий шум машин. Не нерушимое молчание мертвых шоссейных дорог. Не попискивание Дока там, в классном помещении № 9В, в моем доме далеко от дома, в Посольстве.

Это шум самой земли. Шум жизни. Шум джунглей.

Я молюсь о том, чтобы этот лес оставался местом, куда даже Лорды никогда не смогли бы прийти, никогда бы не пришли и никогда бы не отыскали.

Несколько часов спустя я уже не слышу джунглей вокруг себя.

Я слышу голоса. Тысячи голосов. Они поют. Переговариваются между собой. Молятся. Вспоминают другие горы, другие луны. Рассказывают легенды этой горы, то, что было давным-давно.

— Биби, — говорю я. — Биби, прислушайся. Что-то происходит.

— Что именно? — Биби останавливается.

— Не знаю, но я их слышу. Я их слышу, и я их чувствую. А ты?

— Девочка? — Я вижу, как глаза Фортиса загорелись в лунном свете.

Я отрицательно качаю головой:

— Нет, не девочка. Другие. Много, очень много других. — У меня такое ощущение, что моя голова вот-вот расколется. — Слишком много других.

— Не только у тебя, — говорит Тима. — Я хочу сказать, что тоже их слышу. Прислушайтесь.

Теперь мы все останавливаемся.

Да, так и есть. Нечто вроде низкого пения или, скорее, речитатива доносится ветром, пролетающим над нами. Гора звучит так, словно она оживает.

— Полнолуние. Должно быть, какой-то ритуал, — кивает Биби.

Тима смотрит на него:

— Какой именно?

— Понятия не имею, — пожимает плечами Биби.