Он сидел, скрестив ноги, опираясь локтями на колени и повесив голову.

– Помню, как соблазнял жен… и исцелял инфантов…

Звезды коптили небесный свод, окрашивая согбенную фигуру Нелюдя мазками серебра и белил.

– Помню, как смеялся над предрассудками ваших жрецов.

Он раскачивал головой из стороны в сторону, словно убаюкивал тень, у которой были руки, гладящие его по щекам.

– Я помню, как пугали глупцов мои вопросы, а мудрых изумляли мои ответы. Помню, как трещали щиты ваших воинов и раскалывалось на куски бронзовое оружие…

И всем казалось, что они слышат далекие горны, грохот приближающегося войска.

– Я помню ваши приношения… Золото… драгоценности… младенцев, которые вы складывали к моим ногам в сандалиях.

Все успокаивались, заслушиваясь.

– Я помню любовь, которую вы питали ко мне… И ненависть, и злобу.

Он поднимал голову, моргая, словно оторвавшись от сна, нечеловечески безжалостного по своему блаженству. Серебристые струйки чертили полосы по его щекам… Слезы.

– Вы умираете так легко! – вскричал он, словно человеческая слабость была единственным подлинным оскорблением.

Он, всхлипнув, снова покачал головой. Голос его доносился, будто из колодца.

– И я никогда не забуду…

Один из скальперов тоже расплакался… Галиан.

– Никогда не забуду погибших.

Теперь он стоял, покачиваясь, словно марионетка на невидимых нитях. Божий промысел должен был вот-вот проявиться. Странные крики коробили и сминали царившую тишину, где властвовал ветер, похожие на лай собак на привязи. Мимара видела голод в их глазах. Она видела человеческое сдерживающее начало, от которого сжимались руки, а жесты становились неверными. Она не знала, когда это случилось, как ожидание порции из мешочка стало карнавалом фанатичных признаний, а слизывание снадобья с потемневшего пальца превратилось в некое совокупление.

Она стояла, застывшая и отчужденная, и смотрела на Клирика, тощего, как и их рацион, настолько, что был виден черный серп его ногтя. Вернее, она взирала на его мешочек. Интересно, как давно он подкосил их всех. Наконец, Нелюдь вырос перед ней, его обнаженная грудь сияла изгибами света и тени, а на протянутом пальце искрился заветный черный кусочек.

Она не двинулась.

– Мимара? – спросил Инкариол, вспомнив ее имя.