Сорвил склонил голову в знак извинения.

– Тогда я посватаюсь к тебе… – сказал он, поворачиваясь, чтобы выйти наружу, в прохладную ночь Истиули.

Он отчасти надеялся, что Серва позовет его, но ничуть не удивился, когда она этого не сделала. Сорвил прошел по окутанной дымкой Житнице, мысли его роились каким-то неуловимым образом, не давая ухватить точный образ. Он шел, как человек, едва научившийся ходить, который только что рисковал своей свободой, играя с теми, кто уже лихо бегает.

Анасуримбор Серва… Она была одна из немногих среди великих, которые практиковали колдовское искусство, если верить слухам.

«То, что дает Праматерь…»

И он, пряча, понес Хору, спокойный в объятиях Богини…

«Ты должен принять».

Следующие недели прошли как во сне, пролетели как одна, когда оглядываешься назад, в прошлое.

Несмотря на ясные слова Анасуримбора Каютаса в тот день после битвы с Полчищем, он всего лишь однажды посоветовался с Сорвилом насчет шранков, не обсуждая гору повседневных вопросов, которые встают перед любым войском в походе. Сорвил с Цоронгой проводили большую часть времени в окружении принца-империала в пустых мечтаниях, ожидая, что их позовут на очередные дебаты.

Они удостоились чести носить звание военных советников, но в действительности были всего лишь посыльными. Этот факт гораздо больше тяготил Цоронгу, чем Сорвила, который в конечном счете стал бы посыльным своего отца, если бы не события последних месяцев. Наследный принц порой часами проклинал их удел, пока они вместе делили трапезу. Зеумский двор, как начал понимать Сорвил, был вроде арены, местом, где осуждали пренебрежение, лелеяли неудовольствие и где политиканство при особых привилегиях становилось искусством. Цоронга на самом деле не особо презирал работу посыльных, а Сорвил от всей души наслаждался свободой передвижения по всему Трехморью. Он просто не мог смириться, что в будущем, когда он наконец вернется в Домиот, ему придется рассказывать о том, что его приближенные неизбежно сочтут унижением. В перерывах между официальными беседами они будут называть его за глаза Цоронгой на побегушках и смеяться.

Все больше и больше видел Сорвил в зеумском принце осколки себя прежнего – Сорвила-сироты, Сорвила, оплакивающего прежнюю жизнь. Цоронга узнал о себе нелегкую правду, сбежав в тот момент, когда Сорвил повернул коня, чтобы спасти Эскелеса. Он полностью утратил свое окружение, свою Свору, как зеумы называют друзей, так же как и любезного его сердцу Оботегву. При всем своем простом обхождении, наследный принц ни разу в своей привилегированной жизни не испытывал утрат. Теперь он пребывал в трудном положении, как и Сорвил, оказавшись в войске врага. И вопросы о собственной ценности и чести тяготили его, как и Сорвила.