Настала ночь, но скальперы никак не угомонятся, все спорят. Их возбужденные голоса временами обрывает рык Капитана. Они сгрудились в нескольких шагах от нее, отбрасывая неровные тени в свете звезд. В ночь несется скрипучий смех Сарла. Отчего-то причина их спора не волнует Мимару, хотя до нее время от времени доносятся недвусмысленные упоминания «персика». Лучше думать о припасенной бритве.

Крепко связанный Акхеймион лежит подле нее, уткнувшись лицом в траву. Спит или прислушивается?

Клирик сидит, скрестив ноги, тоже неподалеку, но высокие стебли трав скрывают его колени. Неподвижный его взгляд устремлен на нее. Язык по-прежнему помнит холод его пальца.

Она медленно поднимает бурдюк с водой и выливает себе на голову. Вода теплыми ручейками сбегает вниз. Не отрывая глаз от нечеловека, она подносит бритву к мокрым волосам.

Движения ее привычны и споры. Она обривала себе голову множество раз, поскольку в Каритасале шлюхам принято было носить парик. К тому времени как посланные матерью воины явились за ней с мечами и факелами, париков у нее уже набралось одиннадцать штук.

Галиан возмущенно восклицает:

– Отправиться в путь? Это же…

Срезанные локоны собираются в спутанную груду у нее на коленях. Некоторые пряди уносит ветер, они зацепляются за стебли травы где-то позади.

Клирик бесстрастно наблюдает, два белых блика оживляют черноту его взора.

Она добавляет воды на обритую голову и энергично массирует, пока грязь на давно не мытой коже не превращается в подобие мыльной пены. Снова взявшись за бритву, она снимает остатки волос. А потом сбривает и брови.

Закончив, она сидит под неподвижным взглядом нелюдя и наслаждается прикосновениями ветерка к оголившейся коже. Тишина все длится. Клирик не шевелится, отчего воздух вокруг, кажется, вот-вот начнет сыпать искрами.

Мимара подползает ближе, прямо туда, куда упирается этот неподвижный взор. По коже бегут мурашки, словно она оголилась целиком.

– Помнишь меня? – наконец шепчет она.

– Да.

Она подносит руку к его лицу, проводит кончиком пальца по мягким губам. А затем раздвигает их, ощутив тепло внутри. Она осторожно проталкивает палец между зубными пластинами, удивившись округлости краев. Глубже, до самого языка, и проводит пальцем по средней бороздке.

«Сколько же тысяч лет?» – дивится она. И скольких он наставлял и поучал?.

Она вынимает палец у него изо рта, который теперь поблескивает нечеловеческой слюной.

– А жену свою ты помнишь?

– Я помню все, что утратил.