— Ну, может и так, — согласился с аргументом спасатель. — Непринципиально. А на Большом Алло? Ахмадовцы сдавались! А ваши детки взяли и всех расстреляли. Хладнокровно дождались, пока вылезут до последнего человека, и положили безоружных. И проконтролировали. Собаками. И никто из взрослых их не остановил. Даже не дернулся, — Пилькевич отвернулся.

— «Ребенки» пленных не берут! Ты знаешь, откуда возникло это правило? Сколько нам жизней это стоило? Пять! По масштабам страны — мизер. А для нас — это пятеро наших! Бесценных людей. Я тебе сейчас могу про каждого рассказать! — Юринов от волнения даже встал. — Серега Долженко попробовал вступить в переговоры. Хотел шугануть, мол, мы вас не тронем, а вы сюда не суйтесь. Думаешь, с ним стали разговаривать?! Сразу из трех автоматов! И всё. А ведь Серега не только альпинист был и лучший наш пулеметчик. Как он на гитаре играл! И пел изумительно! Сколько песен знал… И каких! Заменит его десяток неубитых джигитов? Или сотня? Тысяча? Даже, если не на нас смотреть, а на весь Таджикистан?

— Да я не об этом…

— А я об этом. Ты знаешь, чем мы заплатили за эту войну? Наши потери тебе известны?

— Знаю. Два человека.

— Ты думаешь, это мало? Не отвечай, — остановил Юринов. — По всем военным понятиям и раскладам — мизер. Только у нас другие понятия. И расклады другие. Операция провалена. Мы потеряли Антона, Гюль и Коно. Три жизни. Прекрасного геолога, гениальную шахматистку и отличного пса. Антон хоть успел жизнь увидеть… А Гюль было только шестнадцать. Больше всего на свете любила шахматы. Сама, без учителей и книжек, доросла до уровня хорошего камээса. Мечтала с гроссмейстером сыграть. Вот он, гроссмейстер, сам пришел. А Гюль нет… Да насрать мне, сколько джигитов убито! Понимаешь, насрать! Всех бы их собственными руками!..

— Если она была такая уникальная, то почему ее в тылу не держали?

— Потому что у нас все уникальные. Для нас. Мы с Олегом и так смухлевали, спрятали Саньку. Помогло? Коно погиб, сама чудом жива…

— А вот это? — Андрей ткнул пальцем в сторону брезентового мешка, пристегнутого к стоящему рядом рюкзаку. — Сколько этой девчонке? Пятнадцать?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать! И она без всяких эмоций отрезает человеку голову!

— Не человеку. Трупу. Ты думаешь, это месть? Ничего подобного, чистая целесообразность. Предъявить дехканам мертвого баши — правильная идея. Но не тащить же всё тело.

— Я не знаю, смогу ли я отрезать трупу голову. Скорее всего, смогу. Но после этого идти, стреляя глазками, и перебрасываться шутками с мальчиками, небрежно помахивая мешком с отрезанной башкой, уже точно не получится.