А мелкого сынка старого Дрозда сейчас искали. А он совсем не хотел, чтобы нашли. Найдут, так выпорют, как пить дать. И за дело, это мальчишка понимал. Еще бы, не шутка, кокнуть два кувшина свежесдоенного молока. Ну, по дурости, не отнять, не прибавить, а кому от этого легче? Мачеха, как увидела растекающиеся по доскам белые лужи, как заорет, как заорет! Ну, он и сдристнул.

Забрался в будку к Медведю, и не вылезал. Делов-то, перебежать через улицу и юркнуть во двор скорняка, где живет самый страшный пес в деревне. А уж кто, кроме хозяина, неделю как уехавшего в город продавать кожи к тому сунется? Да не в жисть никто не посмеет, уж мачеха точно. Только вот… сколь здесь просидишь, в конуре надежного мохнатого друга? Все равно выходить и являться. Но пока было очень страшно, и вылезать до вечера он точно не собирался.

Пса боялась вся деревня, и за дело. Норов у не самого большого кобеля, заросшего густющей шубой тот еще. Заходя к скорняку, деревенские жители долго стучались в высоченные ворота. Да и потом, хотя и рядом хозяин Медведя, жались в сторонку. Бочком-бочком — юрк в дом, и назад таким же способом. Пес был знатный, сильный, злой, не побоялся два раза, еще будучи молодым, выйти на стаю молодых голодных волков. Сам еле выжил, говаривал батька прятавшегося пацана, но волков или душил, или рвал так, что те рады были дать деру.