Он вслушался. Он был тут явно не один: тишину нарушали какие-то шорохи, чье-то дыхание. Потом прозвучал голос:

— Нет, ничего… Так вот, это было, значит, как раз перед превенцией, и у него стали уже, как водится, наступать странности. Знаете, как это бывает у неустойчивых: стал воображать себя человеком. Ну и сразу, конечно, выпадать из ритма. А к тому времени познакомился он с одной приятственной технюлей, и вместо нормальной технологии стал вести себя, как человек: ну, вздохи там, туманные разговоры, цветочки…

— Это надо еще ухитриться, найти цветочки, — вставил кто-то другой.

— А меня от таких с души воротит, — это был уже третий голос. — Ты знаешь, что ты — технет, самое совершенное существо в мире, и подражать людям хоть в чем-нибудь — позорно. Я бы за такие цветочки не то, что в лес — я бы в горы загонял, без ограничения времени, пусть повкалывает на расплав, тогда поймет, каким должно быть технету.

— Жаль только — гор у нас нет, — сказал второй — не особо, впрочем, грустным голосом.

— Будут, не беспокойся, — проговорил третий. — Будущее за нами. Горы, океаны — всё будет.

— Ты что ремонтируешь-то? — спросил второй после паузы. — Вроде бы у тебя всё в порядке, а?

— Я уж превенции не пропущу, за это можешь быть спокоен. У меня другое: плохо держат тормоза.

— Въехал кому-нибудь в верхнюю панель, так я понимаю?

— Так получилось. Тоже был такой — ретроход. Я ему долго втолковывал: твои, мол, любимые люди произошли от обезьяны, а мы произошли от людей, значит люди для нас — вроде обезьяны, достойно ли хоть в чем-нибудь им уподобляться? Мало ли что — своей знати у нас не было, королей всяких, да и государства тоже — зато всё будет! А он вместо того, чтобы провернуть это через свои шарики, мне кричит: ты, мол, ничего не понимаешь! Будь я в полном порядке, я, возможно, и стерпел бы, да вот — тормоза не сдержали, я ему и поднес, так что он в момент вырубился…

— Вроде вот этого, — сказал первый голос. — Два часа не может включиться.

— Это Куза, его почерк, — сказал второй.

— Пробовал, что ли?

— Может, и пробовал, если знаю. Может, и пробовал.

— Шевелится, — сказал первый.

— Нет, Куза насмерть не бьет, — сказал второй. — Он умеет.

— Ты мне смотри, — предупреждающе предостерег третий голос. — Я ведь сказал: у меня тормоза не держат.

— А что такого?

— Насмерть — это людской оборот. Мы, технеты, так не говорим. Мы не умираем, к твоему сведению. Мы изнашиваемся, и нас отключают. Мы не люди — раз и навсегда!

— А ты с этим не ко мне обращайся, — возразил второй.