Кастрересон, который иногда еще называли Белым Городом, производил сильное впечатление. Крепостная стена была облицована светлым известняком, по цвету напоминавшим мрамор, стояла на древнем фундаменте, но при этом ее смело можно было назвать самым современным и благоустроенным укреплением во всем Коннеке. Вот и сейчас тут трудились каменщики: наращивали стены между башнями, утраивали дополнительные бойницы в стратегически важных местах, крыли верхние галереи. А еще возводили новые стены с круглыми оборонительными башнями вокруг двух богатых пригородов, возникших здесь за последнюю сотню лет.

Кастрересон занимал весьма необычное место в коннекской феодальной системе: его владыка считался сюзереном почти всех прибрежных территорий, начиная с Терлиаги и заканчивая дельтой реки Дешар. Ему не подчинялись разве что феоды, являющиеся непосредственной собственностью герцога Кауренского, например Шивеналь. Но в Кастрересоне не было своей правящей династии – обычно город становился вотчиной наследника герцога Кауренского. Однако Тормонд IV так и не выбрал себе преемника, поэтому в Кастрересоне властвовал Роджер Шель. Он был младше Тормонда, хоть и приходился тому дядей, исповедовал мейсальскую ересь и так и не женился и не произвел на свет законного наследника. Его наследницей становилась племянница – Изабет.

Роджер Шель был полной противоположностью Тормонда. Этот энергичный и деятельный правитель сумел во время недавней смуты сохранить в своих владениях порядок, однако он не обладал достаточной властью, чтобы повлиять на политическую ситуацию во всем Коннеке. Всю свою кипучую энергию Шель направил на укрепление Кастрересона.

– Странный или нет, – сказал брат Свечка, – могу сказать одно: этот тихий чудесный город гораздо больше похож на сердце Коннека, чем Каурен, Антье или Альтай.

Альтай располагался на севере, в этом горном краю ересь цвела буйным цветом. Именно там укрылись многие ищущие свет. Жители Альтая зачастую считали себя «единственными истинными коннектенцами».

Процессия беженцев увидела стены Кастрересона ранним утром. В свете восходящего солнца их ослепительная белизна казалась еще прекраснее. Дорога перебиралась через Лаур по широкому мосту, где свободно могли пройти в ряд восемь человек, потом на южном берегу сворачивала и через полмили взбегала по холму к огромному, хитро устроенному барбикану, перед которым расстилалась открытая, хорошо обстреливаемая местность. Это и был главный вход в Белый Город. На стенах висели черные гирлянды – в знак траура из-за событий в Вискесменте.