Впрочем, Катьке позволительно было этого и не знать. Хотя мне кажется, что я ей рассказывал. То ли вчера, то ли позавчера. Или на неделе. А может, и не рассказывал, не помню. Как бы то ни было, я вздохнул, отодвинул пустую кофейную чашку и сказал:

— Конечно, любимая, давай поговорим. О чём?

Она присела рядом, и я тут же уловил, идущий от неё запах. Не знаю, с чем его сравнить, но Катька всегда так пахнет по утрам. Тепло и сладко. Хочется тут же её обнять, прижать к груди и поцеловать в макушку. Люблю я свою жену, вот что. Поэтому, наверное, и запах хороший. Не любил, по другому бы пахла.

— Мы вчера были у детского врача, в поликлинике. Ты поздно вернулся, устал, не хотела говорить. Решила, лучше утром.

Так. Что ещё… Спокойно, Славик. Главное, спокойно.

— Что-то с Вовкой?

Вовка — это наш сын. Ему пять лет, он давным-давно умеет читать, страшно любознателен и похож глазами на маму, а лбом, носом и повадками на меня.

— Пока точно не известно. Но врач говорит, что необходимо серьёзное обследование.

— Подожди-подожди. Обследование на предмет чего? И зачем вы вообще попёрлись к врачу? Мне кажется, Вовка абсолютно здоров…

Тут я осознал, что несу какую-то ахинею и умолк.

— Кажется тебе, — Катька вздохнула. — Мне, вот, тоже казалось. Теперь уже не кажется. А к врачу мы попёрлись, как ты изволил выразиться, по одной простой причине. Ты же сам хотел отдать Вовку на плавание. Помнишь? Мол, ребёнок с детских лет должен приобщаться к спорту и всё такое.

Я кивнул.

— Ну вот, — продолжила Катерина. — А для того, чтобы записаться в бассейн, нужна справка от врача. Мы и пошли. И он, врач то есть, он… — моя жена судорожно втянула в себя воздух. — Он…

— Тихо-тихо-тихо… — я быстро передвинул стул, сел рядом и обнял супругу. — Не плачь, Катюха, ты что? Только не плач, прошу тебя.

Жена всхлипнула, шмыгнула носом:

— Извини. Что-то я расклеилась. Но, понимаешь, врач сказал, что у Вовки подозрение на прогерию.

— Это ещё что за фигня?

— Преждевременное старение. Очень редкое генетическое заболевание, когда ребёнок начинает резко стареть и… В общем, оно уже лет десять-пятнадцать как лечится, но лечение стоит сумасшедших денег.

Теперь я вспомнил. И правда, есть такая болезнь. Очень редкая и очень страшная. Когда ваш сын умирает от старости в тринадцать или пятнадцать лет — это, согласитесь, не просто страшно. Это самый настоящий ад. Безысходный ужас. Если, разумеется, нет денег на лечение. У нас денег не было.

— Подозрение… То есть, врач не уверен?