— Скоро рассвет, — замечает Маша.

— Ну, не так уж и скоро, — говорю я. — Ладно. Как до этих часов добраться-то?

— Думаю, по лестнице, — отвечает она. — Там, внутри, наверняка должна быть лестница. Но я с вами пойти не могу.

— Почему?

— Не могу. Просто не могу — и все. Примите это как неоспоримый факт.

— А как мы войдем внутрь?

— Двери должны быть открыты. А дальше — по обстоятельствам. Поймите, я ни разу там не была и совершенно не представляю, с чем вам придется столкнуться.

Лестница кажется бесконечной, и теперь я понимаю, что имела в виду Маша, когда говорила, что рассвет близок. Но пока еще, все-таки, ночь. Фонарик не нужен — каждый пролет освещается укрепленным в стене факелом, но мне уже надоело удивляться шуточкам нашего (моего) подсознания.

Я поднимаюсь первым, за мной — Ирина, замыкает шествие Петрович. Он громко часто дышит, и нам с Ириной приходится замедлять шаг. Однако отдыхать некогда, да и цель близка — вот он, последний лестничный пролет, за которым — дверь.

Только бы она оказалась не заперта… Но с какой стати? Вошли-то мы сюда свободно. И не встретили на всем пути ни единой живой искусственной души. Искусственная душа. Смешно звучит. Интересно, у созданных искусственно разумных существ есть душа?

Времени додумать эту мысль у меня не остается — лестница заканчивается.

Так. Все-таки заперта.

Отхожу краю площадки, разбегаюсь и бью плечом. Слышен треск, дверь поддается, но не открывается. Бью ногой. Есть, открылась. Темень и пыль. И звук. Равномерное постукивание и пощелкивание работающего механизма.

Фонарь у меня на поясе, но я почему-то снимаю со стены факел и шагаю за порог.

— Да уж, — говорит за моим плечом Ирина. — И как это остановить? Тут часовщик нужен.

— Или заряд взрывчатки, — бормочу я.

Вот уж не думал, что гигантский механизм башенных часов может внушить такое уважение. Совершенно не понятно, как он работает.

— Ничего сложного, — подает голос Петрович. Он все еще тяжело дышит и держит в руках еще один факел, который, вероятно, снял со стены пролетом ниже. — Нужно сунуть что-нибудь прочное между вон теми двумя шестернями — и все. Часы остановятся.

— Лом? — спрашиваю.