Короткий разговор – и машины снова пошли. Гулкий шум двигателей отражался от стен домов, ночью город казался пустым.
– Куда мы едем? – спросил я.
– Не знаю, эфенди, – сказал Пахлавон.
Мы остановились на какой-то улице. Вторая машина мигнула фарами, моторы заглохли.
Выбрался из машины. За автомат не хватался, но он у меня висит так, что всегда под рукой. Там к переводчику-предохранителю приделано что-то вроде отростка, правой рукой сбрасываешь на автоматический огонь – и понеслась душа в рай.
Из машин выбирались и все остальные. Амир Ильяс, к моему удивлению, прямо у машины расстелил коврик, совершил поясной поклон, потом бухнулся на колени и стал совершать намаз. Я посмотрел на часы – не время.
Молнией обожгла мысль: «Тот, кто готовится стать шахидом, может совершить свой последний намаз в любое время!»
Слегка сместился… так, чтобы за спиной была сталь самосвального кузова… положил руку на рукоять и чуть нажал вверх. Автоматный предохранитель почти бесшумно перескочил в автоматический огонь, среднее положение. Я в свое время потратил деньги на то, чтобы немного ослабить предохранитель и покрыть коробку покрытием на основе графита, – и никакой коррозии, и никакого щелчка от предохранителя.
Сорок. Сорок первый в патроннике. Хватит на всех. Потом – вниз, под колеса – никто этого не ожидает, а машина здоровенная, длинная, высоко посаженная. Пока они будут соображать, куда я делся – в темноте, в суматохе, – я перезаряжусь и ударю уже по ногам. И, скорее всего, выживу при таком раскладе…
Но амир Ильяс встал почти сразу, по моим прикидкам, не успев прочитать и половину ракаата. Шагнул ко мне.
– Сейчас, – сказал он, – я вознес ду’а за моих сыновей Абдаллу и Наби. Их убили.
…
– Сказано, что не будут спрошены дети, не достигшие совершеннолетия[152]. Но это не значит, что я, их отец, не должен спросить за их смерть.
Амир Ильяс протянул руку – и в нее вложили автомат с глушителем.
– Можешь идти с ними, – он показал на моджахедов, – можешь идти со мной…
Я думал недолго.
– Я иду с тобой.