– Мы не встретимся, – сказал я, – она будет в раю. Я попаду в ад.

– И ты рад этому?

– Предлагаешь мне уверовать? – спросил я. – Как ты?

– Думаю, ты и сам придешь к Аллаху. Без меня.

– Я крестоносец. Я убивал мусульман.

– Это неважно. За грехи, совершенные по джахилии, спрошено не будет.

– Угол вправо, – сказал я, – я был, есть и умру русским. У меня есть религия моих отцов и дедов. Другой мне не надо.

– Мой отец был кяфиром. Твой тоже, – Ильяс показал «осторожно», – твоя проблема в том, что ты хочешь все изменить, ничего при этом не меняя. Но это невозможно. Тот старый мир – его не вернуть никогда. Он не вернется, потому что это прошлое. А будущее – это ислам. Религия чистых. Тех, кто придет на смену погрязшим в куфаре. Нас убивают, но никогда не убьют. Планы шайтана ущербны, ваши усилия тщетны. Религию Аллаха невозможно остановить.

– Тихо. На одиннадцать. Наверху.

Мне было проще – у меня была термооптика. В прицел я видел двоих на крыше.

– Двое, на одиннадцать. Выше.

Вместо ответа Ильяс хлопнул меня по плечу и прицелился в то же место, чтобы подстраховать…

– На улице чисто.

Очередь – остановка – очередь. Оба упали, так и не поняв, что произошло.

– Чисто.

– Чисто. Что это?

– Дар уль-Улюм Наманган. Не видел?

– С земли нет.

На спутниковых снимках видел, конечно. Религиозная школа, рассадник джихада. Но других тут нет, а бомбить по школе, полной детей – я еще не совсем рехнулся.

– Двинули!