– Но мистагог, в твоём учении, даже низшая форма общества не так уж плоха – род, а чего я насмотрелся за последние дни… До чего чолдонцы уже докатились – это не род, это какая-то стая псоглавцев! Хоть отчаивайся!

– Ну что… Отчаиваться нельзя. Когда в Эпинеон Крео начались бунты самопрозванных атакситов, я тоже был близок к отчаянию, но понял, что если ввергнусь в его пучину, подам пример малодушия как раз тем ученикам, кто стремится к полноте гнозиса, не прельщаясь анагогизмами[280] и синекдохами. И тебе отчаиваться нельзя, от успеха твоего дела зависит не только много жизней, но, может статься, и наше будущее.

– Мистагог! Ты понимаешь!

– Сын мой, может статься, что я понимаю, что будет значить полёт «Гулльвейг» даже лучше, чем ты. Наш вид уже пережил обледенение, у самой кромки ледников, только благодаря взаимопомощи. И только благодаря взаимопомощи распространился по всей планете, теперь и к другой планете потянулся. Если мы там удержимся и пойдём дальше, возможно, после диаспоры катастрофа не распространится на все планеты.

– Учитель, так катастрофа неизбежна? – спросила Хельга.

Да, магнитофон стоило завести. Хотя кто будет читать «Перипатетический диалог», если грядёт новый Фимбулвинтер?

– Циклы истории неумолимы, как эоны льда. Все великие общества коснели в тирании и угасали – автаркия брадиэфеков, Ипсипургомагдол, а за ним и багряная гегемония. Эти общества были по-своему не менее развиты, чем наше…

– Точно, Ардерик с Фейнодоксо нашли на луне посадочную ступень какого-то древнего корабля, не то китежского, не то Гридьей Вежи! – Самбор обрадовался, но очень ненадолго. – Так что ж выходит, и мы обречены?

– Нет, хотя теперь отступить от пропасти будет очень трудно. И если катастрофа произойдёт, она будет сокрушительнее, чем Фимбулвинтер. Ныне смертные стали очень взаимозависимы. В тёмные века, шаманы на вершине Адальбертовой горы могли мазать камни кровью девственниц, в то время как их общество на всех парах летело к катастрофе, а в эти же дни в Ошнаге Менатеи расцветал матриархат. Сейчас если падём, падём все вместе. В Девятиречье неурожай, а из-за этого за тьму рёст Щеглов Острог в осаде.

– А в Бунгурборге мёртвых даже оплакать некому, – сумрачно добавил схоласт.

– А отчего?

– Я не знаю, – искренне растерянно ответил Самбор.

Хельга была знакома с мечником добрую четверть своей жизни, но такой тон слышала от него впервые – обычно поморянин знал всё обо всём с параметром уверенности никак не менее, чем два десятка к одному.

– Ты меня спроси, отчего? – напомнил собеседнику о его предназначении в диалоге Курум.